Увидимся (Другой Дом, Идущий по звездам)

Так получилось, что этот текстик дописался за 10 минут до боя курантов в Новогоднюю ночь... А читался сразу после полуночи. Так что нельзя не назвать его Новогодним подарком для Шалфея.

Название: "Увидимся"
Предупреждение: ООС, АУ, Кроссовер ("Другой Дом", "Идущий по звездам")
Пояснение: Что такое "Другой Дом", кажется, уже знают все. А вот про "Идущего по звездам" знают единицы. Это - концепт Шалфея. (Я бы даже сказал, целый мир.) Масштабный, глобальный и нереально прекрасный. Роуд-стори, повествующая о том, что шаблонные герои никогда не бывают так просты, как кажутся на первый взгляд; о том, что судьба предначертана далеко не для всех; о том, что любовь - это великая сила, над которой бывает не властно даже пространство и время, но она все равно ничего не решает; и о том, что если очень захотеть, можно "дойти до горизонта"(с)...
Конечно, никакое описание не сможет дать полной картины. А пытаться рассказанть истории персонажей - дело совершенно бессмысленное и бесполезное.
Так что этот текст можно просто воспринимать как стопроцентный фанфик.
Музыкальная ассоциация:

Cкачать Коридор Увидимся + Пойдем в гости бесплатно на pleer.com


Под запыленные сапоги, мерцая в звенящем зноем воздухе, ложится то ли мелкий песок, то ли пыль, то ли само солнце, разбившееся на мириады осколков. На много миль вокруг не видно ни деревца, ни тропинки, ни даже самого мелкого камешка. Ничего, что можно было бы считать ориентиром. Страннику всегда нужна дорога. А если дороги нет, то он сам прокладывает себе путь, задавая направление оставленной позади цепочкой следов. Он снова с надеждой оглядывается назад. Ничего. Будто он идет по воздуху, или следы его заметает ветром, как только подошва отрывается от земли. Только ветра нет.
Он не помнит, как и откуда сюда пришел. Не знает, сколько прошло времени с начала его пути и как долго еще предстоит идти вперед. Странник точно знает лишь одно: у него есть цель, и он обязательно должен до нее добраться.

– Эй! Проснись, спящая красавица. А то Вий поцелует

... читать дальше...

, – сочтя свою шутку до неприличия удачной, Паразит издает свой привычный смешок и выходит из класса.
Шалфей разлепляет веки и, оглянувшись вокруг, обнаруживает, что урок уже закончился, а суета, царящая вокруг, может означать лишь одно: он безнаказанно проспал два урока подряд до самого обеда. Свернув тетрадь в трубочку и засунув в задний карман, он протискивается мимо коляски Мелкого, остановившегося, чтобы поделиться с Шаманом впечатлениями от услышанного, и спешит в курилку. Ритуалы – то немногое, что можно сохранить и унести с собой куда угодно, даже в том случае, если в кармане – ключ от всех дверей. Так что сигарета до и после приема пищи – это что-то почти святое. Впрочем, не так уж важно, опоздает ли он на следующие занятия. Утром он решил, что сегодня – отличный день, чтобы уйти.
В курилке, как обычно, дымно и шумно. Не зная, что ждет их в будущем, обитатели Дома беззаботно обмениваются новостями, сплетнями и шутками, хлопают по плечам будущих врагов, игнорируют или подкалывают будущих друзей. Живут так, как сам Шалфей давно разучился жить. Когда каждый следующий день – загадка, и нет никаких других вариантов, кроме вчера и завтра.
– Что снилось?
Шалфей оборачивается на голос и натыкается на внимательный взгляд Жирафа. Разумеется, ему плевать на сны. Скорее этот вопрос означает «Почему ты так часто спишь на уроках, чем занимаешься по ночам, и все ли в порядке?». Но Жираф не утруждает себя таким долгим монологом, тем более прилюдно.
– Страшный кошмар. Как будто Вий победил на Домовском конкурсе купальников. Всего на пару баллов тебя обошел, кстати, – Шалфей растягивает губы в улыбке, всем своим видом давая понять, что его проблемы со сном – это только его дело, и запоздало думает, что не стоило так грубо отвечать другу. В конце концов, в этом времени еще не случилось ничего из того, за что можно было бы с ним так разговаривать. Так что все невысказанное Шалфей решает оставить до встречи на Изнанке. Тем более, она случится уже скоро.
Последний месяц, проведенный здесь, был своего рода отпуском. Прощальным подарком самому себе. В последний раз открывая перед собой дверь, Шалфей хотел попасть туда, где ему было особенно хорошо. А попал в свой родной выпуск, на круг, с которого все началось, и где он получил подарок Дома, ставший теперь наказанием. Сначала он удивился такому выбору подсознания, но позже понял, что никакого подвоха тут нет. Ключ не ошибается. И он действительно был счастлив именно здесь и сейчас. До прихода Чумы и Террора, до Вия, проросшего деревом в Лесу, до Шамана, упавшего с лестницы, до роковой Самой Длинной и потрясший весь Дом Самой Страшной.
Но месяц подошел к концу. И в последний раз открывая дверь из курилки в Дом, он оставляет Ключ в замочной скважине, нисколько не сомневаясь в том, что тот исчезнет сразу же, как только за Шалфеем щелкнет замок. Он хочет уйти туда, где закончится сам Дом.

Над головой мириадами искр раскинулось безграничное ночное небо, маняще далекое и глубокое. Легкий ветер приносит ароматы трав, перемешанные с запахом свежести от небольшого ручейка, протекающего неподалеку. Удобно закопавшись в сухую траву, Странник пытается поймать за хвост ускользающие ответы. Снова он не помнит ни того, как попал сюда, ни даже имени человека, лежащего рядом. В его голове вместо мыслей струится лишь песок той пустоши, по которой он брел во сне. Свой сон он помнит. А вот как проснулся – нет.
Кажется, проходит целая вечность, за которую Странник успевает оставить попытки раскопать хоть что-нибудь в кладовых своей памяти и всецело отдаться приятной прохладе этой ночи, прежде чем его спутник подает голос:
– Ты помнишь, кто я, Странник?

– Задремал? – Герда легко касается его плеча и улыбается почти так же ласково, как умела только Сорока. – До рассвета осталось всего пара часов. Я хочу увести всех желающих, кого только смогу забрать. Поможешь?
На короткий миг Шалфею кажется, что сон все еще продолжается. Эти сны стали в последнее время частыми его гостями. Странные, непривычно липкие и глубокие. Реалистичные настолько, что память еще какое-то время хранит принесенные ими ощущения. Лязг ножей и запах дорожной пыли, слабый привкус ароматных трав на губах и резь в глазах от дыма костра, звуки голосов разных странно одетых людей и вкус вяленого мяса.
Сморгнув остатки сна, Шалфей выпрямляется, обнаруживая себя в Перекресточном кресле. Судя по всему, Ночь Сказок уже закончилась, и последние обитатели Дома разбрелись кто куда. Мало ли дел в выпускную ночь. Вздохнув и подавив подступивший к горлу приступ кашля, Шалфей выбирается из кресла, инстинктивно щупая карман джинсов, и запоздало вспоминает, что Ключа у него больше нет.
- Прости, Сорокушка, не сейчас. Мне еще нужно сходить кое-куда.
Девушка понимающе улыбается и отступает, давая ему пройти. Шалфей обнимает ее и, не говоря больше ни слова, уходит вглубь Дома, постепенно тая в темноте коридоров.
Под сапоги привычно ложится дорога, такая же серая и пыльная, как и плащ бредущего по ней Странника. Невдалеке уже виднеются окраина небольшого города, раскинувшегося на берегу огромного озера, которое все называют морем. Странник точно знает, куда идти, он много раз собирался закончить путь к неприметному кирпичному дому недалеко от Маяка. Но каждый раз сворачивал, меняя направление.
Он останавливается у покосившегося заборчика, достает из кармана пачку сигарет, закуривает и пару минут стоит, не решаясь идти дальше. Из-за поворота в конце улицы выходит высокий плечистый человек, и по тяжелой медвежьей походке Странник узнает Шатуна. Нет, не так он себе это представлял. А как же стук в дверь и удивление на пороге? Он быстро сворачивает в небольшой переулок неподалеку и оттуда наблюдает, как его друг детства бредет по улице, как подходит к дому, как закрывает за собой дверь.
Окурок обжигает пальцы, и Странник выкидывает его в траву. Он до сих пор чувствует, что не готов к этому разговору. Но снова уйти уже не получится. Другой возможности не будет. Собравшись с духом, он выходит из своего укрытия и подходит к невысокому крыльцу. Ему слишком многое нужно высказать. Он слишком многое оставил на потом, так и не простив. Слишком часто он представлял себе этот разговор.
Странник стучит в дверь, и следующие несколько секунд ему приходится приложить все силы к тому, чтобы не уйти. В замке проворачивается ключ, напоминая о возвращенном подарке Дома.
– Здравствуй, Странник, – за открывшейся дверью стоит невысокий человек с собранными в хвост черными волосами, одетый во что-то старомодное и чем-то смутно знакомое. Тепло улыбаясь, он распахивает настежь дверь, за которой невозможно увидеть ничего, кроме темноты.
– Кто ты? – не найдя никаких других слов, спрашивает Странник, уверенный в том, что если кто-то заходит в дом, то велика вероятность, что он же и откроет дверь на стук.
– Ты знаешь, кто я, – отвечает незнакомец прежде, чем Странник успевает задуматься о том, откуда тому известно его имя.
Мир будто вздрагивает. Тот же город кажется неуловимо изменившимся, чужим, непривычным. Улицы – незнакомыми. Даже закатное небо будто немного меняет свой оттенок. Какое-то неясное осознание еще не сформировавшимся комочком ощущений начинает шевелиться внутри. Хотя что-то в этом есть смутно знакомое и давно известное. Так бывает, когда возвращаешься в место, где однажды побывал лишь в глубоком детстве. Вроде бы ничего не помнишь, но все кажется необъяснимо родным.
– Зайдешь в гости? – человек отходит в сторону, приглашая Странника пройти внутрь. И тот, будто сквозь липкую вату, шагает вперед.
Темнота сменяется ярким светом за долю секунды, заставляя зажмуриться. Открыв глаза, Странник видит перед собой пустыню, простирающуюся до самого горизонта. Яркий свет льется с неба, заставляя мерцать мелкий песок под ногами так ярко, словно он горит изнутри. Резко обернувшись, Странник видит, что дом, через порог которого он только что переступил, исчез. На много миль вокруг не видно ничего, кроме необъятной пустоши. Лишь небо и земля. А еще человек все так же стоит рядом и улыбается.
- Что происходит? Где мы? – Странник готов накинуться на незнакомца, схватить за грудки, трясти, пока тот ни ответит. Но лишь продолжает крутить головой, силясь понять хоть что-то. Сон стал для него явью. И это наверняка происходит с ним на самом деле, ведь он помнит все с несвойственной для сна четкостью. Как проснулся на Перекрестке, как отказался помочь Сороке, как шел по коридору, как незаметно перешел границу и оказался на Изнанке, как шел до самого дома Шатуна, как…
Он останавливается и внимательно смотрит на своего собеседника, уже понимая, но еще не решаясь поверить. Постепенно в незнакомых чертах, в мимике и во взгляде он начинает узнавать старого друга.
– Мы на перекрестке, Странник, – спокойно начинает объяснять Риан. – Ты же знаешь о том, что время похоже на круги, расходящиеся по воде от брошенного в нее камня. Это известно всем, кто тем или иным способом сумел побывать более чем на одном из кругов.
Странник лишь кивает, не в силах произнести ни единого слова. В голове его роится огромное количество вопросов, перекрывающих друг друга, путающихся и спотыкающиеся о бешено мечущиеся догадки и новые вопросы. Потеряв, кажется, дар речи, он старается ловить каждое слово.
– Время. Ты ведь давно в нем разочаровался. Все потому, что время – это слишком мало для полной картины. Есть ведь еще и пространство. А оно – как поверхность воды. Плоское. Слишком плоское для того, чья участь – выбирать третий, новый, самый необычный путь. Удивительно, как ты умудряешься прогибать под себя любой мир, в который бы ни пришел, – он переводит дух и продолжает, глядя куда-то на горизонт. – Я гоняюсь за тобой из мира в мир. Жду тебя в каждом из них годами, а иногда и столетиями. Но ты каждый раз уходишь все дальше. Не прощаясь.
Мы – на границе, Шалфей. А я… Считай, что я – твой проводник. Представь, что поверхностей пространства, того, по которому расходятся круги времени, огромное множество. И они пересекаются друг с другом в разных плоскостях и под разными углами. Ты можешь уйти, куда угодно. Нужно лишь дойти до горизонта…

Под запыленные сапоги, мерцая в звенящем зноем воздухе, ложится то ли мелкий песок, то ли пыль, то ли само солнце, разбившееся на мириады осколков. Странник не оглядывается назад. Он точно знает: впереди его ждет заветная цель. И теперь он точно знает, что сможет до нее добраться.
За его спиной кто-то тихо произносит:
– Легкой дороги… Лэй. Еще увидимся.

@темы: Фанфики, Адресное, Рассказы, Дом..., Другой Дом

---

Проснулись утром

Если не уезжал из Дома после Выпуска, не прочувствуешь, как это страшно и прекрасно одновременно.

30.06.2014 в 21:26

Пишет  хищная Птица:

Проснулся утром, вспомнил, как долго шел, заходил на Маяк, говорил, слушал. Вспомнил, как вышел, ноги почти не слушались, вспомнил, как кто-то был рядом, пел песни, пока непослушные корни врастали в каменистый берег, не помнил кто, почему-то вспоминалась синева и свет, захотелось подергать прядь за ухом, дергать было нечем и нечего, на веточке справа висела тонкая синяя косичка. Увидел на горизонте силуэт крупной птицы, увидел вдали на берегу Травника, приветственно зашевелил ветвями, прислушался к плеску волн, задремал еще на минутку, досмотреть тот странный сон...

Проснулась утром...

Проснулась утром, пошевелила плечами, подумала привычно: «спать только на животе, большая ли плата за небо? - привычно ответила, - нет". Встала и поняла: времени пить чай нет, времени вообще нет, сегодня что-то случится, а значит надо бежать. Вылетела из дома. Не таясь - времени нет, времени нет - полетела на запад, на запах моря.
Проснулся утром, долго смотрел в потолок, пока не понял - потолка нет, над головой ветви деревьев. Поймал упавшего с ветки мякисенка, погладил ласково, подсадил обратно, собрался, подхватил посох, насвистывая двинулся вперед. Успел подумать - не помнит, как засыпал, - вышел к морю, уверенно зашагал вдоль берега.
Проснулась утром, покрутила в руках шестеренку, умылась морской водой. Подошла к Дереву-у-Маяка, пробормотала "Здравствуй, Дерево", усмехнулась. Дерево зашелестело в ответ листвой, словно засмеялось, в шелесте послышалось тихое "Здравствуй, Светоч". Чуть не заплакала, обняла, прижалась щекой к шершавой коре: «Помнишь меня! Помнишь..."
Проснулся утром, удивился тому, что увидел, разве выходил на эту дорогу? Разве можно спать на ходу? Попытался поймать машину, потом вспомнил: незачем, до Маяка они не ходят, зашагал веселее, под конец пути начал напевать. Уже казалось, различает шум прибоя, когда увидел его на обочине. Тот сидел, поджав одну ногу под себя, курил и улыбался. Поздоровались как старые друзья, дальше пошли вместе. Молчали уютно - не о чем было говорить.
Проснулась утром, выскочила из Маяка, затанцевала, пропела "Доброе утро, Лес". Лес отозвался шелестом. Солнечным ветром скользнула в кухню, поставила чайник, поискала сухарей по шкафам, заволновалась: "Гостей будет много, хватит ли всего?" Тут же обрадовалась: «Дождалась! Дождалась!". Первый постучал в дверь, распахнула настежь, порывисто обняла, затащила в кухню за руку, рассмеялась тому, как он смутился.
Проснулась утром, еще до рассвета, потерла глаза, огляделась. Ее лодка качалась на волнах, и везде вокруг было море. А, может быть, море было внутри. Заметила вдалеке свет, взялась за весла, через пару часов подплывала к Маяку. Солнце уже вовсю припекало, руки ныли, платье прилипло к спине. На берегу различила несколько фигур. Выпрыгнула из лодки, хотела затащить ее на берег, мрачного вида парень оттеснил ее и решительно взялся за сам. Нос лодки вспорол песок. "Шатун". - Представился парень и протянул руку. Она улыбнулась в ответ.
Проснулся утром, выпал из гамака, бросился к Маяку, даже не расчесавшись. Влетел, запыхавшись, воскликнул "Мара, они пришли?" заметил в кухне других людей, засыпал вопросами, слушал, приплясывая от нетерпения. Выпил молока, выскочил во двор, подошел к Дереву-у-Маяка, на ветке сидела крылатая девушка и болтала ногами. Ловко забрался и сел с ней рядом, обнял за шею, где-то чуть выше в кроне запела Светоч. Дерево ласково забросало их листвой.
Собрались к вечеру, долго пели, болтали, смеялись. Сидели на берегу - в Маяке не хватило места всем. Засиделись до утра, долго укладывались кто где, перед сном заметили странность: никто не помнил, как засыпали вчера вечером, только как проснулись утром.

Проснулась утром вскрикнула от испуга, долго будила, трясла за плечи, кричала в уши. не получилось, заплакала, выбежала кое-как отыскав ключи, с остановки вызвала скорую. Долго отвечала на вопросы, боялась засыпать, видела кошмары. Утром в новостях услышала:"...цать молодых людей и девушек найдены без сознания в одном из домов Москвы. Врачи устанавливают причины. Возможно впадение в оцепенение было спровоцировано каким-то наркотиком, сейчас окуклившиеся помещены в городскую больницу им...". Выключила, вспомнила застывшие лица, безмятежные улыбки идиотов, потухшие взгляды, неподвижность статуй.
Долго рвали на части то, что они называли стеной, говорили. Знали, что эти игры до добра не доводят. Это все эскапизм в чистом виде... Как могла не заметить, что это опасно, они же все-таки дети. Ходили в больницу по очереди, так ничего и не дождались.

@темы: Фанфики, Цитаты, Рассказы, Дом..., Другой Дом

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Единственный выход. Глава 2. часть 1.

Не, я таки родил... Но кто б знал, чего мне это стоило. Впрочем, по тексту заметно...((

Люди часто жалуются на отсутствие времени. "Не успел сообразить", "поспешил принять решение", "не было минутки подумать"... Вся наша жизнь обычно пролетает в погоне за минутами, часами, днями, неделями... Лишь бы все успеть, только бы не опоздать.
Тюрьма решает эту проблему, предоставляя человеку море свободного времени. Подразумевается, что на раздумья и на раскаяние. Впрочем, это лишь в теории. На практике мало кто тратит проведенные здесь годы на размышления.
Странно. Я всегда был каким-то исключением из всех правил. С самого детства и на протяжении всей жизни до нынешнего дня.
Допустим, в школе. Дети обычно не слишком любят учиться. Как правило, стоит прозвенеть последнему звонку с уроков, как ребятня шумно высыпает на улицу, спеша отправиться гулять и играть со сверстниками. Я же в детстве был одержим учебой, белой вороной выделяясь среди других. На радость матери и на потеху одноклассникам. И, конечно же, огребал за это море шишек.
В университетские годы я тоже выделился. Обычно парни в это время поголовно начинают бегать за девчонками, переполненные гормонами и юношеским максимализмом. А я, как щенок, влюбился в лучшего друга. За это тоже пришлось расплачиваться. Хотя, пара счастливых лет у нас все же была. Или только у меня? Впрочем, не стоит ворошить прошлое.
Если человек становится инвалидом, у него обычно есть лишь два пути: либо он учится жить в тех условиях, в которые его поставила суровая действительность, либо же его личность безнадежно ломается. Я так и не осмелился принять новые правила игры. Но, вопреки этому двойственному закону, и не сломался. Напротив, обрел новую цель в жизни, поражающую своей грандиозностью.
Когда корпорация увольняет ученого, максимум, что он может сделать, - это забрать с собой все результаты своей работы. Хм. Я и здесь всех обскакал. Такого фееричного увольнения Нью-Йорк на своем веку еще не видал.
И вот, я - мировое зло. Впрочем, что-то я слишком замахнулся. Всего лишь злодей, поверженный, как водится, добрым и самоотверженным героем без страха и упрека. По всем правилам жанра я должен бессильно метаться в своей "одиночке", не в силах смириться с поражением и упиваясь ненавистью к врагу. Не тут-то было. Я снова ломаю стереотипы. Ну какой нормальный злодей согласиться подружиться с врагом после своего поражения?
А еще, как правило, заключенные не оправдывают надежды тех, кто придумал, что тюрьма должна ставить на путь исправления. Я уже восемь месяцев усердно пытаюсь подтвердить и это правило своим исключением, и все же встать на этот самый путь. Хотя, по-моему, сама тюрьма здесь не при чем.
Все дело в одном единственном мальчишке, едва закончившим школу. Все дело в том самом герое, который ровно год назад спас город от злодея. От Ящера. От меня...
С того памятного разговора, который, кажется, изменил что-то в нас обоих, Питер стал приходить ко мне с завидной регулярностью. Я до сих пор не могу понять, зачем ему это нужно? На кой черт я ему сдался, и что он с этого имеет?
Что им движет? Чувство долга, которое в нем, кажется, обострено до предела? Впрочем, это понятно, иначе он бы не был героем.
Чувство вины, которое, похоже, так его до сих пор и не отпустило? А пора бы. Я и так всячески стараюсь избегать острых тем.
Или, может быть, есть и другие причины?
Когда он попросил разрешения прийти сюда снова, так внезапно, поспешно, вдогонку, я даже не сразу понял, чего он от меня хочет. Мне было, мягко говоря, не до того. Да что там... Мне было вообще не до чего. В ту минуту внутри меня с грохотом обрушалось все то, чем я жил и во что верил добрую половину своей жизни. Словно я снова стоял на крыше башни Оскорпа, наблюдая, как падают вниз обломки стекла и стали, и медленно, как в бреду, осознавая, что разрушил все это я сам.
Странно. Всего лишь мальчишка.
Хотя, наверно, дело не столько в самом Питере. Просто никто и никогда за все эти годы не осмеливался мне в лицо сказать ничего подобного. Ричард слишком боялся за мое душевное равновесие. Да и за свое, впрочем, тоже. Марта больше заботилась о том, чтобы обеспечить мне комфорт. А больше я бы никому не позволил даже попытаться критиковать мою жизнь. И уж точно бы не прислушался. Получается, что Питер просто поймал нужный момент.
О да, нужный... Не могу сказать, что именно этого мне не хватало.
Сначала мне показалось, что своим резким отказом он будто выдернул у меня из-под ног землю, подождал, пока я упаду навзничь, а потом больно отхлестал по щекам пламенной речью, пытаясь заставить меня очнуться. И сквозь весь этот мрак и тонны обломков его вопрос просочился такой трогательной струйкой простой и банальной, почти бытовой, реальности... Что я не смог сказать ему "нет".
Мда. Многое изменилось с тех пор. Во мне. А возможно, и в нем.
По непонятным мне причинам Питер с каким-то почти фанатичным рвением взялся отстраивать на останках моих идеалов нечто совершенно новое. Кажется, он придумал для себя какой-то долг передо мной и теперь исправно по нему платит. Наверно, не честно было с моей стороны спокойно принимать его старания. Но я солгу, если скажу, что мне это не было нужно. И я принимал. Эгоистично закрывая глаза на все обстоятельства, и позволяя восемнадцатилетнему мальчишке тянуть меня за шкирку из болота, в которое я сам себя загнал.
По крайней мере, так было сначала. А потом...
Потом к простому эгоизму прибавилось кое-что еще. Неожиданное и дикое.
То, что Питер очень похож на Ричарда, я отметил для себя еще в первую нашу встречу в Оскорпе. Но, думаю, это была бессознательная ассоциация. Зато, когда этот парень пришел и сказал, что его фамилия - Паркер... В общем, мне понадобилось немало сил и самообладания, чтобы нахлынувшие воспоминания не отразились на моем лице.
Ничем не выдал я себя и в тот странный день, когда для меня все изменилось. Питер увлеченно рассказывал мне о физике и о лекциях у доктора Октавиуса. Отто - мой хороший друг. По крайней мере, был им на протяжении тех лет, которые мы вместе проработали в Оскорпе. Так что я достаточно хорошо знаком и с ним самим, и с его работой, и с методами преподавания. Он всегда предоставляет особо перспективным студентам возможность самим найти ошибку в их работах. А Питер, как выяснилось, ходит у Октавиуса в немногочисленных любимчиках. Впрочем, это вполне ожидаемо. Я бы куда больше удивился, если бы это было не так.
- Не понимаю, что ему могло не понравиться? Там же все логично! Я несколько раз перепроверил.
Я давно заметил, что Питера очень смущали разговоры, которые, так или иначе, подчеркивали разницу в нашем нынешнем положении. Ведь его за стенами этой комнаты ждала интересная, богатая событиями жизнь. А что есть у меня, кроме бетонной коробки моей "одиночки"? Разве что книги из тюремной библиотеки. Но разве они могут рассказать о том, что происходит в мире, там, за стальными решетками и колючей проволокой? Одного Питер никак не мог понять. За эти месяцы он стал единственной ниточкой, последней связью с внешним миром. Так что я решил поддержать разговор, чтобы Питер не расценил перевод темы, как немое обвинение в свой адрес.
- Я могу взглянуть?
- Что?.. А.. Да, конечно, - Он торопливо начал рыться в рюкзаке и, наконец, достал из него потертую тетрадь с каким-то абстрактным рисунком на обложке, - Вот.
Питер перелистнул несколько страниц в поисках нужной, подвинул ко мне тетрадь и застыл на своем стуле, терпеливо ожидая вердикта. Будто это я был его преподавателем, а не Отто.
- В этой схеме действительно ошибка. Вот здесь.
Мне показалось, он перескочит через стол в лучших традициях своего альтер-эго. Невольно вспомнилось, как с тем же фанатичным рвением Ричард носился по лаборатории, когда его опыыты над пауками впервые дали положительный результат. Меня всегда завораживала его увлеченность. Видимо, у Паркеров это семейная черта.
Вооружившись карандашом, Питер в три шага обошел стол и склонился над тетрадью, перегнувшись через мой локоть.
- Не может быть. Сейчас. Я покажу, как рассчитывал, - не подвигая к себе тетрадь, он начал почти судорожно исписывать цифрами поля, не обращая никакого внимания на неудобное положение руки.
А я замер, стесняясь дышать.
Обычно я не люблю, когда ко мне прикасаются. Отвык много лет назад. Я всегда стараюсь избегать любого тактильного контакта, отходить в сторону, отклоняться. Поворачиваться в пол-оборота к собеседнику в разговоре и вовсе стало неосознанным рефлексом.
Но только не в этот раз.
Не знаю, что было не так во всей этой ситуации, такой простой и естественной. Наверно, противоестественность моей реакции на это совершенно обычное прикосновение.
Ошибку в его расчетах я заметил еще до того, как Питер закончил выводить конечный результат. А еще заметил, что он очень странно держит карандаш, зажимая его не тремя, а почему-то двумя пальцами. И беззвучно проговаривает все, что пишет, слегка шевеля губами. И запах... Смесь еле-заметного аромата шампуня, асфальтовой пыли и стирального порошка.
Голос Паркера оборвал тишину, на время воцарившуюся в комнате.
- Вот, - Он убрал руку от клетчатого листа, чтобы мне было видно, что он написал.
- Питер, это значение - не постоянно, - забрав у него карандаш, я исправил несколько цифр, невольно улыбнувшись в ответ на робкую, несостоявшуюся попытку что-то возразить, - Но ты все равно молодец. Не всякий студент первого курса возьмется прописывать модель внедрения искусственных элементов в биологическую нейросеть. Над исследованиями на эту тему ученые десятилетиями головы ломали, ты же в курсе.
- Но доктор Октавиус добился таких результатов! Это просто... Пффф... - Всплеснув руками, Питер забрал тетрадь и вернулся на свое место, - Я обязан буду вам как-нибудь рассказать!
- Я с удовольствием послушаю.
С того дня Питер, кажется, решил переквалифицировать меня в нейроинженера, для чего приносил тонны распечаток, часами рассказывал о последних результатах исследований Отто и о перспективах развития этой сферы науки. Ну а я с удивлением для себя обнаружил, что начал всерьез пересматривать свое отношение к этому мальчику.
И на всякий случай решил максимально дистанцироваться. В конце концов, пора привыкнуть к мысли, что, как бы ни менялось со временем мое видение мира, я все-равно, скорее всего, проведу остаток жизни в тюремной камере. Хотя, дело даже не в этом. Просто по иронии судьбы Питер остался последним в этом мире человеком, который еще не забыл о моем существовании. Не считая конечно самых преданных сумасшедших злопыхателей и не менее сумасшедших фанатов. Кажется, он единственный ещё верит в меня. До сих пор. Я просто не могу позволить себе все испортить. Хотя, казалось бы, куда уж хуже?

@музыка: Plastika - Смотреть Судьбе в глаза

@темы: Фанфики, Рассказы, Новый Человек-Паук

---

Глава 1. Посетитель

18.08.2012 в 18:21

Пишет  Питер Фейк:

наконец-то вся первая глава))
Название: Единственный выход
Автор:  -=Ray=-,  Питер Фейк
Фандом: Новый Человек-паук (The Amazing Spider-Man, 2012)
Пейринг: Курт Коннорс/Питер Паркер, Питер Паркет/Гвен Стейси, упомянается Ричард Паркер/Курт Коннорс
Рейтинг: R
Ворнинг: в качестве канона использовался исключительно новый фильм. все остальные творения великого и ужасного Марвела не учитывались ВООБЩЕ Неправда! Некоторые персонажи и события берутся из старой кино-трилогии.
Описание: постканон. Коннорс в тюрьме, Питер однажды его навещает... и понеслась. А больше спойлера не будет))

Глава 1. Посетитель

По пыльным стеклам стекают тяжелые дождевые капли. Небольшая закусочная примостилась на тихой улочке между аптекой и цветочным магазинчиком – совсем близко к башне Оскорпа. Довольно таки далеко от здания тюрьмы.
Последние недели я думал только об этом, встречаясь с Гвен и готовясь к экзаменам. Наконец, сегодня я вышел из дома с твердой решимостью, но решимость растерялась на полдороге, и дождь пошел, и маленькая, уютная закусочная подвернулась так кстати, что просто невозможно было не остановиться в ней перекусить и переждать ливень.
Капли по стеклам. Низкое небо. Серые тучи цепляются за башню Оскорпа. Замерзли пальцы, обхватившие стакан с ледяной колой, но я почти не чувствую этого. Зато я чувствую… стыд? Да, пожалуй. Мне безумно стыдно за то, что я сейчас здесь запиваю колой бургер, а он сидит в тюремной камере. Из-за меня.
Черт, кажется, я кругом виноват. Перед дядей Беном, перед мистером Стейси… Перед доктором Коннорсом. И ни перед одним из них я не смогу искупить свою вину. Наверно, нет смысла даже пытаться. Ну разве захочется ему видеть меня? Меня, человека, который сначала превратил его в чудовище, а потом отнял силу и свободу. Стоит ли ехать через весь город на свидание в тюрьму к бывшему врагу и несостоявшемуся другу? Стоит ли напоминать ему обо всем случившемся только ради того, чтобы облегчить собственные муки совести?
Или все же стоит, и все эти отговорки я ищу сейчас только для того, чтобы оправдать свою трусость?
За то, чтобы хотя бы извиниться перед дядей Беном и мистером Стейси, я многое бы отдал. И даже возможность летать над городом на нитях паутины и лазать по отвесным стенам. Но этого все равно будет мало. Все, что угодно, - мало для того, чтобы получить прощение от мертвецов. Другое дело – доктор Коннорс. Чтобы извиниться перед ним, не нужно никаких жертв. Нужно лишь доехать до городской тюрьмы и получить разрешение на свидание. Только вот дело в том, что быть виноватым перед мертвыми куда легче, чем перед живыми. А реальная перспектива посмотреть в глаза человеку, которому сломал жизнь, гораздо страшнее гипотетической готовности отдать самое дорогое за «последнее прости».
Я много думал в последнее время, и много думал – о нем. Курт Коннорс – случайный, фактически человек. Мы и виделись-то несколько раз всего. Если не считать моих поединков с Ящером и забытых встреч из далекого детства, то получается, что всего пять раз, включая тот, на башне, когда он держал меня уже почти несуществующей рукой над бездной нью-йоркских огней. Странно, что так многое может связывать с человеком, количество встреч с которым можно пересчитать по пальцам одной руки.
Когда мне было 13, дядя с тетей отправили меня на каникулы в летний лагерь. Там была одна девочка, Марта Эванс, которая постоянно говорила о спиритизме, астрологии и прочей мистике. Так вот, она бы наверняка назвала такую связь кармической. Я не верю в карму. Я верю в генетические мутации и гигантских ящериц. Хотя карма, безусловно, куда лучше, чем я, объяснила бы то, что моя жизнь так прочно переплелась с жизнь некоего бывшего коллеги моего отца.
Мы с ним создали друг друга. Я создал Ящера с помощью этого проклятого алгоритма скорости распада. А Коннорс создал Человека-Паука – заступника невинных и защитника справедливости из одержимого жаждой мести мальчишки в красно-синем трико. Ведь именно на битву с Ящером, тогда, на мосту, я впервые вышел не ради мести, а ради спасения человеческих жизней. И я благодарен ему за это. Возможно, когда-нибудь позже я стану его за это ненавидеть, но пока я благодарен. И все так правильно сейчас, что иначе и быть не может: Человек-Паук борется с преступность в Нью-Йорке, Питер Паркер наслаждается беззаботной жизнью в компании любимой девушки, ужасный Ящер повержен… А Курт Коннорс сидит в тюрьме. Все справедливо, всем воздалось по заслугам. И совершенно непонятно, почему мне так тяжело на душе, почему так мучительно стыдно, и почему я так боюсь доехать, наконец, до тюрьмы и посмотреть доктору Коннорсу в глаза?
Дождь кончается. Последние капли ударяются о промокший асфальт, и вот уже в сером небе, прямо над гигантской надписью «ОСКОРП», появляется первый голубой просвет. Дальше откладывать нет смысла. Надо или решиться на свидание… Или развернуться и поехать домой, встретиться с Гвен, отвлечься, перестать думать про случайного человека Курта Коннорса.
Я выхожу из закусочной. С неба все еще падают мелкие, холодные капли. Я надеваю капюшон, застегиваю куртку и быстро иду к метро. Я и так потерял уже много времени, а часы посещения ограничены, и мне придется поспешить, если я хочу успеть к нему.

***

Вальяжно переваливаясь всей своей тушей по коридору, к моей камере медленно подходит один из смотрителей. Джефф, кажется. Или Эдд?.. Какая разница? Они все одинаково мерзкие.
- Эй, хвостатый! К тебе посетитель.
Хвостатым меня тут называют по двум причинам. Во-первых, бесславное прошлое. Эх, а врезать бы каждому из этих любителей прозвищ тем самым хвостом под дых. Мощный был хвост, роскошный. Сразу бы вся спесь с них слетела. Впрочем, я отвлекся. Во-вторых. А во-вторых, я "хвостатый" из-за руки. Совершенно бесполезная культя вместо правого предплечья и кисти по непонятным мне причинам вызвала у обитателей здешних мест, не столь отдаленных, ассоциацию с хвостом. Ну, и понеслась.
Сурово лязгнув массивным полуэлектронным замком, передо мной открылась тяжелая бронированная дверь, немного возвращая меня к реальности. Задумался. Не о том. Впрочем, о чем еще тут думать, как ни обо всем?
Шагаю следом за Джеффом-Эддом по коридору под проплывающими над головой яркими люминесцентными лампами. Иду почти так же вальяжно, как он. Только, по-моему, со значительно бОльшим достоинством.
Интересно, кто меня навестить решил? Уж точно не оголтелые фанатки. Хотя, были и такие. Сумасшедший город, сумасшедшие люди, сумасшедший мир. А они еще пытались упечь в психушку меня.
Так что там с посетителем? Еще одна железная дверь и снова - коридор. Наверно, это опять адвокат. Странно, мне казалось, он уже понял, что мое дело бесперспективно. Впрочем, все в этом мире хотят денег. Точнее, не все... Но не зря же меня освидетельствовали семь комиссий прежде чем все-таки посадить в тюрьму.
Последняя дверь, перед которой стоят два бравых подтянутых парня в форме. Косятся. Я привык. На меня тут все косятся. Впрочем, меня это устраивает. Не то чтобы я гнался за славой. Просто, чем больше опасаются, тем меньше лезут.
Скрип несмазанных петель, от которого посторонние мысли будто осыпаются трухой на бетонный пол.
В углу небольшой аскетичной комнаты с единственным, привинченным к полу, столом и двумя стульями, стоит молодой паренек с волнистыми каштановыми волосами. Школьник нервно заламывает пальцы и пристально смотрит на меня как-то снизу вверх. Взгляд побитого щенка ему удивительно идет.
Медленно прохожу по комнате вдоль стены, молча разглядывая "посетителя". Думаю, удивление достаточно ярко отразилось на моем лице, потому что паренек смущается и даже, кажется, краснеет.
И кто бы мог подумать, что этот самый мальчишка не так давно бесстрашно кидался на меня над бетонной пропастью в пару сотен этажей? А, надо заметить, выглядел я тогда куда внушительнее, и сильнее был раз в тридцать. Его это, кажется, нисколько не пугало. Юношеский бесстрашный максимализм или задатки настоящего героя? Время покажет. Пока что передо мной в углу жмется обычный школьник в тряпичной светло-коричневой куртке и с рюкзаком. Готов поклясться, у него там помимо красно-синего кевлара, валяются учебники и какой-нибудь жутко трогательный пакет шоколадного молока, например.
- Питер? Что... ты здесь... Почему ты пришел? - Ого! А я и не думал, что так разволновался.
- Да я просто... мимо проходил. Решил зайти. Я ведь все же какое-то время был вашем интерном. Пусть и... не совсем настоящим. - Он порывисто пожимает плечами. Стараясь не слишком дергаться, Питер заглядывает мне прямо в глаза. Нда. Не детский взгляд у мальчика. Уже не детский. Черт, и ведь снова я виноват.
- Ну да, - Я уже хотел было уточнить местонахождение тюрьмы, и чуть ни сообщил самому себе вслух, что этому мальчишке по большому счету расстояния - не помеха. Но вовремя проглотил и то и другое замечание, - Ну да... Как учеба? - Как можно более буднично спрашиваю я тоном внимательного взрослого.
Медленно опустившись на стул, закидываю ногу на ногу и жестом приглашаю его присесть напротив. Если он думает, что я устрою показательное выступление в духе "Я раскаиваюсь", то он ошибается. Исповедоваться я буду только перед самим собой. А раскаиваюсь я или нет - никого не должно касаться. Питер и так слишком много увидел там, на башне. Он и так знает обо мне больше, чем все остальные. Больше, чем я бы сам хотел знать о себе. Хватит с него. В конце концов, для него лишняя информация может оказаться попросту опасной.
- Н.. нормально. Эм.. А.. Что?? - Он трясет головой, будто сбрасывая с волос пепел, и немного хмурится. Потом порывисто выдыхает, будто решаясь на что-то очень серьезное, - Я.. На самом деле, я...
С немного грустной полуулыбкой я терпеливо жду, пока он закончит свою непослушную мысль. Наконец он закрывает глаза, собирается с силами и выравнивает голос. А вместе с голосом и сам становится каким-то совершенно другим, не похожим на себя.
- Вы знаете... Я ведь очень долго решался на то, чтобы прийти.
Я слегка киваю. Не сомневаюсь в честности этого признания. На его месте я бы тоже долго решался. И не факт, что пришел бы, кстати.
- Доктор Коннорс, на самом деле я хочу извиниться перед вами.
- За что? - Вот так поворот! Хотя, я скорее настораживаюсь, чем удивляюсь.
- За... все. Мы оба ведь знаем, что я тогда сделал. Как неосторожно... - Он тщательно старается подбирать слова. Не удивительно. Здесь следят за каждым шагом. Особенно моим. Одна подозрительная фраза или неверное движение - и полиция раскрутит по полной программе, - Я же тогда решил вашу... задачку. Помните, я написал уравнение в блокноте. И вот... Я тогда был таким дураком!
- Питер, - Я чуть наклоняюсь над столом, чтобы заглянуть в его глаза. Не знаю, что меня зацепило больше: сами извинения или искренность, с которой парень их произносил. Но ладони у меня слегка вспотели, - Питер, хватит оправдываться и извиняться.
Я пытаюсь улыбнуться, но, по-моему, получается как-то совсем не весело. Надо же... Он винит себя в том, что я сделал. С собой, с городом и с капитаном. Я даже предположить такого не мог.
- Послушай меня. Если человек - дурак, пусть и очень образованный и умный, то рано или поздно он все равно найдет, в чем проявить свою глупость. Ты ни в чем не виноват. Не бери на себя ответственность за мои ошибки. Ты и так... - Я хотел продолжить "волочешь на себе целый город", но осекся.
Он смотрит на меня в упор, как умеют смотреть только дети и очень смелые люди. А мне почему-то становится под этим взглядом не просто неуютно, а невыносимо тоскливо. Дайте мне луну - завою. Как он вообще может извиняться, когда не он, а я...
А ведь если задуматься, что бы было, если бы не было этого паренька? Сколько крови было бы сейчас на моих руках, если он не шел бы за мной по пятам, исправляя сотни моих ошибок? Сколько людей бы я убил в безумном, лихорадочном, маниакальном желании помочь им? И он же еще извиняется! Немыслимо.
Остаток отведенного на посещение времени мы преимущественно молчим. Разговор не клеится. Да и о чем мы можем разговаривать? Разве что о его отце. Но этой темы я стараюсь избегать тщательнее всех прочих. Он и так слишком похож на отца. Слишком.
Вошедший в комнату для посещений надсмотрщик не смог одним своим появлением разбить нашу игру в гляделки. Сам не замечая, я уже с минуту разглядываю Питера, полностью погруженный в себя и свои мысли. А тот в свою очередь почему-то не отводит от меня твердого и какого-то упрямого взгляда.
- Время вышло. Давай, хвостатый, на выход.
Мне показалось, что Питер вздрагивает от этого обращения. А может, только показалось.
- Заходи еще... Если будешь проходить мимо, конечно, - Я улыбаюсь пареньку максимально добродушно, почти ласково. Хотя, уверен, что тоску с моего лица эта улыбка не смогла согнать полностью. Хочу еще пошутить, что буду ждать здесь не меньше, чем ближайшие лет сто, но натыкаюсь на его взгляд и почти давлюсь словами.
Конвой из все тех же двоих подтянутых надзирателей любезно провожает меня до первой решетчатой двери. Дальше я иду лишь в компании своего бессменного неуклюжего провожатого с идиотским именем. Иду на автопилоте, не замечая ничего. Из головы улетучилось все, включая размышления о прошедшей встрече. Мне вообще ни о чем не хочется думать. Забыть бы просто эту встречу и весь сегодняшний день, как страшный сон.
Но когда за моей спиной привычно захлопывается стальная дверь, я вдруг ловлю себя на мысли, что теперь и правда буду ждать.

***

Хвостатый. Я спотыкаюсь на обшарпанной, в три ступеньки, лестнице и чуть не падаю в глубокую грязную лужу, раскинувшуюся посреди тюремного двора. Хвостатый. Я едва сдержался, чтобы не залепить тому охраннику рот паутиной.
Наверно, мне все же не стоило приходить. И на что я только надеялся? Увидеть, что Коннорсу отлично живется в тюрьме, и со спокойной совестью пойти домой? Мне становится почти смешно, когда я представляю его читающим лекции по герпетологии для других заключенных, играющим в покер с охранниками, а по ночам строящим планы по захвату мира. Жалко, что жизнь не похожа на комикс. Там герою и в голову бы не пришло навещать в тюрьме поверженного злодея. И наивный дурак-герой не увидел бы великого ученого, посвятившего науке всю свою жизнь, специалиста с мировым именем, умнейшего человека, которого жирный охранник с тремя классами образования за спиной, презрительно усмехаясь, зовет хвостатым. Да его бы удар хватил на месте, если бы он хоть издалека тот хвост увидел...
Я никогда не мог спокойно смотреть на то, как школьные хулиганы издеваются над ботаниками, или толпа каких-нибудь придурков в темной подворотне избивает одинокого прохожего. Я всегда считал это мерзким. Сильный не должен обижать слабого только из-за того, что он может это сделать. Я старался никогда не оставаться в стороне, если видел подобное. Мне казалось, что, если я ничего не делаю, то я как бы становлюсь соучастником. Поэтому мне и доставалось постоянно от Флеша и его компании. И вроде как получается, что я сам нарывался, хотя иначе и не мог.
Теперь, к счастью, у меня нет никаких проблем со школьными хулиганами. Теперь проблема другая: я легко могу поставить на место любого мудака, которому крышу срывает от осознания собственной силы, и именно поэтому я не должен этого делать. Я могу защищать город от злобных монстров и обезвреживать опасных преступников, но я уже не вправе затыкать рот тюремному охраннику, позволившему себе пренебрежительное высказывание в адрес человека, которого я уважаю.
На обратном пути я понимаю, что не хочу возвращаться домой. Не дают покоя мысли - о докторе Коннорсе и не только. Хорошо, что искать места для уединения теперь стало так легко - достаточно забраться на крышу ближайшего небоскреба.
Многим жителям Нью-Йорка доводилось видеть город с высоты птичьего полета, но мало у кого из них это было так - когда под ногами пустота, а в руках только тонкая ниточка паутины, которая, согласно здравому смыслу, может в любой момент не выдержать и оборваться. Пожалуй, это лучшее из всех ощущений, что я испытывал. Лучше радости от успешно сданного экзамена или ожидания рождественского утра, или секса. Когда ты летишь, можно не думать ни о чем, кроме полета. Можно вообще ни о чем не думать. Можно не терзаться угрызениями совести, не жалеть ни о чем, не быть никому должным. Конечно, если снизу не послышится вой сирены. Тогда снова навалятся обязанности и ответственность за всех вокруг. Как хорошо, что сегодня в Нью-Йорке тихо и спокойно.
На крыше только я и два толстых, пыльно-серых голубя. Летнее солнце ползет к горизонту, и раскаленная сковородка города начинает постепенно остывать. Ветер доносит откуда-то приглушенные расстоянием обрывки старого рока. В полувысохшей луже отражается небо, и трепещет крылышками упорно сражающаяся за жизнь муха. Красота, в общем. Сплошные радости жизни.
У меня в кармане звенит мобильный, и я достаю его, как-то совершенно иррационально ожидая увидеть на экране входящий вызов от абонента Курт Коннорс. Бред какой... У меня нет его номера, а у него в тюрьме нет телефона. И все равно сердце как-то странно сжимается в ту секунду, пока я думаю, что звонок может быть от него. Даже не знаю, что бы я делал, если бы это оказалось так. Наверно, не стал бы отвечать. Не сегодня, по крайней мере. На сегодня мне хватило и визита в тюрьму, который дался мне даже тяжелее, чем я предполагал.
Но звонит, конечно же, не Коннорс. В конце концов, кроме него, много кто может звонить мне.

- Да, тетя Мэй. Ммм, гуляю... С Гвен, ага. Да, конечно. Нет, убери в холодильник. Я буду... поздно. Хорошо, тетя. Не волнуйся. Да, не жди. Ложись спать.

- Привет, Флэш. Баскетбол на школьном дворе? Нет, не могу сегодня. Ну да, занят. Обещал помочь тете... ну по хозяйству, в общем. Да, можно завтра. Или в четверг. Не знаю. Посмотрим. Я тебе позвоню, ок? Пока.

- Привет, Гвен. Я тоже. Конечно, соскучился. Давно не виделись? Ммм, на прошлой неделе? Ну извини. Нет, сегодня никак. Извини, Гвен. Ну ты же знаешь... А с каких пор ты слушаешь полицейскую волну? Ну... там ведь не обо всех происшествиях... Я просто хотел сегодня... Я немножко занят... Ладно. Ок. Ладно, Гвен, я понял. Буду через полчаса.

Да уж, недолгим оказалось мое уединение на крыше. Прячу лицо в ладонях и сквозь пальцы смотрю на оранжевый шар заходящего солнца. А я так надеялся хоть этот день потратить полностью на себя... Ладно, черт бы с ним. В конце концов, вместо того, чтобы копаться в своих переживаниях, можно отвлечься на что-нибудь более приятное. На Гвен, например. И как только она научилась так точно определять, когда я действительно занят, а когда просто пытаюсь соврать ей? Если бы этой способностью обладала тетя Мэй, моя жизнь была бы значительно сложнее.
Я поднимаюсь на ноги, отряхиваю джинсы, бросаю последний взгляд на муху, выбравшуюся из лужи и просушивающую теперь крылышки в лучах заходящего солнца, и прыгаю с крыши. Раз уж я обещал быть у Гвен через полчаса, то общественным транспортом пользоваться точно не стоит.
Заходить в комнату Гвен через окно стало уже таким привычным, что мне даже в голову не приходит воспользоваться дверью. Сколько раз уже я смотрел через стекло, как она сидит, склонившись над каким-нибудь учебником, или старательно пишет что-то в тетради аккуратным почерком, или болтает с кем-то по телефону, любуясь своим отражением в зеркале, а потом вдруг замечает меня, улыбается, бросает все дела и спешит открыть мне окно.
Но сегодня Гвен не занята ничем, кроме ожидания меня. Даже окно заранее открыто. Поэтому, едва только я появляюсь на пожарной лестнице, она вскакивает с кресла и, не дожидаясь даже, пока я зайду в комнату, перегибается через подоконник и целует меня. Наверное, поцелуй планировался долгим и страстным и призван был показать мне, как много я теряю, видясь с Гвен так редко. Но я, конечно, не понимаю этого хитрого плана и, отрываясь от губ Гвен, спрыгиваю с подоконника на пол.
Так странно... Я был здесь всего однажды - до гибели капитана Стейси, и множество раз - после, но все равно я каждый раз ловлю себя на мысли о том, как все здесь изменилось. Как будто тогда - когда отец Гвен был жив - все в этом доме было правильно, а теперь вроде как ушло что-то важное. То, что делало дом - домом. Интересно, если даже меня каждый раз так прошибает этим ощущением, то каково должно быть Гвен и ее семье возвращаться каждый день в квартиру, которая, даже если пригнать сюда толпу народу, все равно будет казаться пустой?
Но Гвен, кажется, в отличие от меня, не настроена сегодня на пространные размышления. Она чуть хмурится на так не вовремя прерванный поцелуй, но больше никак не показывает своего недовольства мной.
- Мама с братьями уехали с ночевкой в гости к тете, а я тут осталась к экзаменам готовиться, - сообщает Гвен вместо приветствия, улыбается с наигранным смущением и бросает на меня хитрый взгляд. Такие дни, когда у нее или у меня оказывается свободная на достаточно длительный срок квартира, - большая редкость. Гвен мечтает, что когда-нибудь у нас будет своя квартира, где мы сможем делать все, что захотим, а я уношу ее куда-нибудь на крышу. В конце концов, разве это не романтика? Но после пары раз, когда начинался внезапный дождь или в самый разгар событий на крышу поднимались какие-то рабочие, Гвен перестала быть романтичной. - Ну а у тебя что за неотложные дела были?
Секунду я раздумываю, стоит ли рассказывать ей, но потом все же отвечаю:
- Я был у доктора Коннорса, - и зачем-то добавляю, - В тюрьме.
Теперь Гвен хмурится значительно дольше. И я прекрасно ее понимаю: как бы она ни восхищалась умом и талантом Коннорса раньше... В общем, сложно хорошо относиться к человеку, который убил твоего отца.
- Хм. И зачем ты туда ходил?
Я хочу НЕ отвечать. Я хочу сосредоточить все внимание на лямке рюкзака или на обивке кресла, в которое я сажусь, или просто бесцельно и ни на чем не останавливаясь блуждать взглядом по комнате. Но только не отвечать. А Гвен все так же пристально смотрит на меня и ждет продолжения разговора.
Ну и зачем я туда ходил? Мне что, нужно теперь рассказать ей о том, как меня мучает совесть из-за того, что я спас Нью-Йорк от Ящера? Или о том, что я считаю тюремное заключение Коннорса несправедливым? Или о том охраннике, который называет его хвостатым? А может быть, о тяжелой доле супер-героя?! Рассказать можно много о чем, но сомневаюсь, что в этом есть хоть какой-то смысл.
У Гвен всегда все четко и правильно. Гвен распланировала свою жизнь на много лет вперед. И - я уверен - она воплотит все свои планы. Гвен всегда поступает именно так, как нужно. Поэтому ей не о чем жалеть.
Поэтому она не поймет, как о многом жалею я.
- Я... ну понимаешь, - сбивчиво начинаю объяснять, не глядя на Гвен, - Это вроде как я был во всем виноват. В том, что он стал Ящером, и вообще... Я... я просто... хотел извиниться. Нет. Не так. Я хотел получить от него прощение. Мне это нужно было, понимаешь? Просто знать, что он меня прощает. Потому что сам себя я, кажется, до сих пор простить не могу. В смысле, прошло уже несколько месяцев, а я все еще не могу успокоиться. Я постоянно думаю... Мне кажется, что он не должен сидеть в тюрьме. Это несправедливо.
Я резко замолкаю на середине фразы, проглотив все оставшиеся слова вместе с судорожно втянутым воздухом.
"Несправедливо" - это уже слишком. Курт Коннорс несправедливо сидит в тюрьме за убийство капитана Стейси. Вот об этом говорить действительно не стоило, как бы твердо я ни был в этом уверен.
По тому, видимо, как меняется выражение моего лица, Гвен понимает, что я осознал свою ошибку, и подчеркнуто ровным тоном спрашивает:
- Как прошла встреча?
- Нормально, - я пожимаю плечами. В общем-то, встреча и правда прошла "нормально". Если не вдаваться в подробности.
На этом разговор о докторе Коннорсе надо бы посчитать законченным, и я уже старательно ищу какую-нибудь другую тему, которую можно было бы обсудить с Гвен без риска быть непонятым, но неожиданно для меня Гвен продолжает:
- Он простил тебя?
- Ну... Не совсем. Он... - и пока я осторожно подбираю нужные слова, Гвен подходит ко мне и садится на подлокотник кресла.
- Он сказал, что ты ни в чем не виноват, - перебивает меня Гвен. Она не спрашивает, она утверждает.
Я киваю, а она протягивает руку, чтобы поправить мои волосы, и пытается поймать мой взгляд.
- Он прав, Питер, и странно, что ты сам этого не понимаешь. Как вообще тебе в голову могло прийти, что ты перед ним в чем-то виноват? Он взрослый человек, Питер. У него своя голова на плечах, и он сам в состоянии отвечать за свои поступки. Он - а не ты. Да, ты подсказал ему эту формулу. Но препарат ему вкалывал не ты, и не ты угрожал безопасности всего Нью-Йорка, - Гвен делает паузу и голосом, полным злости и боли, добавляет, - И убивал тоже не ты. Ты не несешь ответственности за его поступки. Он сделал свой выбор и теперь за него расплачивается. Разве это не справедливость?
Я молчу. Нужно ли что-то отвечать? Для Гвен справедливость - это когда преступник сидит за решеткой. Так научил ее отец. А я не уверен, что готов с ней об этом спорить.
Приняв мое молчание за согласие, Гвен говорит уже гораздо мягче:
- Ты поступил правильно, Питер. Тебе не в чем себя винить. Успокойся и забудь о нем.
И, видимо для того, чтобы мне было легче забывать, Гвен снова меня целует. Вообще-то, она права во всем. Он - взрослый человек, я не несу за него ответственность, он сам сделал свой выбор, и его наказание справедливо. Я поступил правильно. Хотел бы я действительно так думать...
Каким-то неуловимым движением Гвен перемещается с подлокотника ко мне на колени, обвивает руками мою шею, зарывается пальцами в волосы. И я правда перестаю думать о докторе Коннорсе, зато вспоминаю о том, что мы с Гвен одни в квартире, ее мать вернется только завтра, а я уже предупредил тетю, что буду поздно. А потом Гвен отрывается от меня и начинает нетерпеливо расстегивать пуговицы на своей блузке. И тогда я перестаю думать совсем.

Лето заканчивается быстро и как-то совсем незаметно. Экзамены наконец-то остались позади, мы с Гвен поступили в Государственный университет, правда, на разные специальности: я выбрал физику, а она - биологию. Здорово, что мы будем по-прежнему учиться вместе, иначе я даже не знаю, как бы я находил время на личную жизнь. По телевизору говорят, что уровень преступности в Нью-Йорке резко сократился, когда заботу о безопасности города взял на себя Человек-Паук. Не знаю, правда это или очередная сказка для успокоения мирных граждан и устрашения преступников. Во всяком случае, я ничего подобного не заметил - срочные сообщения на полицейской волне отрывают меня от жизни все так же часто. Поиски работы пока безуспешны. Я ведь уже не школьник, и продолжать жить на деньги тети Мэй было бы как-то совсем неправильно. Но, кажется, все, что я умею делать хорошо - это фотографировать и быть героем в красно-синем трико. Но за второе денег не платят, а первое... В общем, найти работу фотографа, пусть даже внештатника в какой-нибудь газете, оказалось не так уж просто.
Мне начинает казаться, что моя жизнь успокаивается, замедляется как-то. Как река, входящая в ровное, широкое русло. Все становится привычным и нормальным, и даже супер-геройские будни превращаются в обычную рутину. Пожалуй, я этому рад. Мне хватило всех предыдущих месяцев, чтобы начать мечтать о покое. Душевном хотя бы. В общем, я жду осени и наслаждаюсь затишьем, и все так хорошо...
А потом я получаю письмо.

***

Раздобыть в тюрьме бумагу и карандаш не так уж сложно. Устроить передачу письма на волю так, чтобы оно дошло до адресата в целости и сохранности - уже сложнее. Но все это - мелочи перед лицом главной проблемы. А главная трудность - написать первые строки.
Я решительно склоняюсь над немного помятым листком бумаги. И тут же шарахаюсь от него, как от огня. Нет. Это фарс какой-то получается. Что я могу написать? "Привет, как дела"? Чушь!
Поднявшись со скрипучей железной кровати, я несколько раз обхожу по периметру свою, не отличающуюся просторностью, камеру. Ну вот и что это за рефлексия? Мечусь тут, как зверь в клетке. И из-за чего?
"Ага, молодец! Так и напиши. Он оценит сравнение" - невесело усмехаясь собственным мыслям, я, ссутулившись, сажусь на прежнее место.
Проходит немало времени прежде, чем карандаш, наконец, касается бумаги.
Если бы у меня была вторая рука, закрыл бы пол-лица ладонью, пока писал.
Спокойным ровным почерком я вывожу несколько строк. Быстро, не останавливаясь и не задумываясь.
"Здравствуй, Питер. Я много думал над твоими словами..." Еще бы! У меня тут масса свободного времени. "Разумеется, ты ни в чем не виноват. И совершенно ничего мне не должен. Разумеется, я не имею права ни о чем просить. Однако, увы, больше мне обратиться не к кому. Есть одна вещь, которую ты мог бы сделать. В смысле, я был бы очень благодарен. Я не могу передать тебе эту просьбу в письме. Поэтому, если бы ты нашел время прийти ко мне снова..."
Карандаш звонко рикошетит от стены и укатывается в угол камеры.
"Какой ты вежливый, Курт!"
Я откидываюсь назад, неудобно облокачиваясь спиной о холодную бетонную стену, исписанную математическими символами и химическими формулами. Графитный стержень, оказывается, очень быстро стачивается о бетон. Так что в углу сейчас лежит всего лишь плохо заточенный огрызок с ластиком на конце и какими-то пестрыми узорами.
Когда-то давно набор таких же пестрых карандашей разных цветов я подарил маленькому Питеру. Это был, кажется, День Рождения Мэри. Но я не мог прийти без подарка для самого младшего из Паркеров. В конце концов, должен же был хоть кто-то в этой семье в тот день порадоваться искренне и от всего сердца. Откровенно говоря, я бы предпочел и вовсе не приходить на это семейное торжество, если бы Ричард не попросил.
- Я хочу, чтобы вы, наконец, поладили.
- Рич, о чем ты? Мы и так неплохо общаемся, по-моему.
- Не забывай, пожалуйста, что я знаю тебя не первый день. Да и Мэри... Ты просто пойми, я устал между вами метаться. Вы - самые близкие мне люди. И если у тебя или у нее что-то не в порядке, я тоже не могу быть спокоен. А уж после той ссоры...
- И рыбку съесть и кости сдать, Рич...
- Зачем ты так?
- Ладно. Я приду. Поладим.
Судя по всему, он в тот день побеседовал по душам не только со мной, но и со своей женой. Потому что в свой День Рождения Мэри была - сама любезность и очарование. Я сидел за праздничным столом, слушал ее щебетание о приготовленном ужине и грядущем десерте, изредка косился на часы и ни разу не забыл вовремя дружелюбно улыбнуться. Питер ерзал на стуле и поминутно просил отпустить его в гостиную смотреть мультики. Ричард не забывал чмокнуть жену в щеку каждый раз, когда ходил на кухню, чтобы отнести грязные тарелки или принести забытый кетчуп.
А я сидел посреди этой идиллии и мечтал лишь поскорее уехать отсюда в какой-нибудь грязный бар с морем алкоголя и девиц легкого поведения, чтобы с головой окунуться в чернуху этой жизни. Мне хотелось прополоскать рот крепком спиртным, чтобы смыть с губ слащавый привкус этого вечера.
Я не смог бы объяснить всего этого Ричарду. Он бы просто не понял. Он действительно искренне не понимал причин, по которым я до отключки напился на их свадьбе, постоянно избегал праздничных ужинов в их доме и предпочитал видеться с Ричардом где угодно, но только не у них в гостях. Он бы не понял. А я бы не сумел объяснить. Не сумел бы подобрать правильные слова. Поэтому мне оставалось лишь мириться с положением вещей и прилагать максимум усилий к тому, чтобы ни в коем случае не выдать своего настроения неосторожной фразой или излишне мрачным взглядом.
Единственным человеком во всем этом доме, которого не касались мои мутные размышления, был Питер. Ребенок не в ответе за своих родителей. И главная задача любого взрослого - оградить его от недетских проблем и не позволить себе вымещать на нем свой негатив. Поэтому с ним я перемигивался и улыбался вполне искренне.
Интересно, помнит ли он тот день, настолько смутный и далекий?
Удивительно, что нас связывают такие противоречивые, такие банальные, но и такие дикие события. Мог ли я представить тогда, что через четырнадцать лет буду сидеть в тюремной камере и пытаться написать письмо тому самому мальчишке, успевшему за это время повзрослеть и спасти целый город, причем, от меня?
Я снова кошусь на лист бумаги, лежащий рядом. Вздохнув, поднимаю карандаш и, кое-как оторвав ту часть листа, что была уже исписана, вывожу на оставшемся клочке лишь несколько слов:
"Питер, навести меня, если будет возможность."
С подписью тоже возникает проблема. Написать "Mr." или "Dr." у меня рука не поднимается. Поэтому, поколебавшись, я вывожу в углу листа скромное "C.Connors".
Сложив многострадальное письмо вчетверо, я кладу его под подушку и вытягиваюсь поверх грубого казенного одеяла.
Вот и все. Теперь остается лишь передать его на волю и надеяться на то, что этот клочок бумаги не потеряется где-нибудь по дороге. Впрочем, не должен. Куда больше меня занимает другой вопрос: что будет, когда записка дойдет до Питера?

***

Комната все та же: голые бетонные стены, стол, два стула. И я все так же стою на пороге и не решаюсь пройти и сесть.
С того момента, как ко мне попала эта записка, прошло два дня. И все эти два дня я был уверен, что не приду. Да зачем мне вообще сюда приходить? Что такого Коннорсу может от меня понадобиться, и, самое главное, разве могу я хоть чем-то ему помочь? Я, конечно, не говорил Гвен – и никому вообще – о послании из тюрьмы, но, я уверен, знай она об этом, она сказала бы, что мне не стоит идти. И была бы совершенно права, кстати. Мне и прошлого посещения хватило, чтобы понять, что нам с доктором Коннорсом не нужно видеться, что чувство вины не проходит от простого извинения, и что на эту ситуацию я повлиять никак не могу, а значит, не надо мучить и себя, и Коннорса болезненными воспоминаниями. Лучше постараться не думать об этом. Я все это время честно старался. Я искренне полагал, что доктор Коннорс должен прийти к таким же выводам – ведь похоже было, что и для него предыдущая наша встреча прошла не слишком радостно.
Ну что такого серьезного у него могло случиться, чтобы он решил позвать меня? Захотел устроить побег, но понял, что это невозможно без помощи Человека-паука?
Я ловлю себя на том, что злюсь. Как-то совсем беспричинно и необоснованно. На себя, из-за того, что совершенно неожиданно для себя самого – вот уж точно «мимо проходил» - притащился все-таки в тюрьму. На Коннорса, который почему-то никак не может встать, наконец, на путь исправления, как все приличные заключенные, и оставить меня в покое. На всю тюремную систему США, потому что я уже минут пять торчу один посреди комнаты, а Коннорса все еще не привели!..
Дверь с зарешеченным окошком медленно открывается, и в комнату входит бывший профессор в оранжевой тюремной форме. Удивительно, но она смотрится на нем почти так же органично, как и белый халат. Во всяком случае, носит он ее с не меньшим достоинством.
Доктор Коннорс окидывает меня беглым взглядом и тут же отводит глаза. Кажется, он тоже нервничает, хотя, когда он садится и приглашающе указывает мне на стул напротив, у него получается вполне приветливо произнести:
- Здравствуй, Питер. Я рад, что ты пришел.
А уж я-то как рад! Даже слов нет, чтобы описать – насколько… Поэтому я молча киваю и, опускаясь за стол, выжидающе смотрю на Коннорса. Мы, конечно, можем долго говорить о том, как мы рады, обсуждать тюремное меню и мои успехи в учебе, но я предпочел бы пропустить эту часть, узнать, что ему от меня нужно, и как можно быстрее уйти отсюда. Но доктор Коннорс, кажется, не разделяет моего желания поскорее закончить этот разговор. Он улыбается как-то невесело и немного смущенно и говорит:
- Ну вот… Я даже не знаю, с чего начать.
Если бы руки у него было две, я сказал бы, что он развел ими, но так он просто сделал какой-то неопределенный жест, призванный подчеркнуть его сомнения и нерешительность. Ну сколько же можно сомневаться? Черт побери, да вы же сами меня сюда позвали, почему бы прямо не сказать, что вам от меня нужно, без этих бессмысленных пауз?! Ок, я сам начну… Жаль, что нельзя просто спросить «что вы от меня хотели?». Вряд ли Коннорс передал записку на волю легальным путем, поэтому не стоит упоминать о том, что я здесь не по своей воле.
- Я… на самом деле, я не знал, стоит ли мне вообще сюда приходить. Ну, после прошлого раза. Но потом я подумал, что вы, возможно, захотите меня видеть, - я замолкаю и многозначительно смотрю на Коннорса. Если он и дальше будет тянуть с объяснениями, я просто встану и уйду.
Но доктор Коннорс глубоко вздыхает и отвечает почти сразу:
- Да, и ты оказался прав. Видишь ли, у меня есть к тебе одна просьба, - Он явно не из тех, кто привык просить. Слова даются ему с трудом, он запинается на секунду и продолжает с легкой усмешкой, - Забавно… Человеку с моей известностью оказалось не к кому обратиться за помощью.
И он снова замолкает. Тщательно подавляя раздражение, чтобы оно хотя бы не так явно звучало в моем голосе, спрашиваю:
- И вы решили обратиться ко мне?
- Понимаешь, Питер, ты один из немногих, кто знаком с моей работой, - он выделяет последнее слово интонацией, чтобы я мог догадаться, о какой именно работе идет речь, - Если я попрошу тебя принести мне пару книг, ты хотя бы сможешь запомнить, как они называются… Я тут подготовил небольшой список. Как раз на случай, если ты решишь зайти. Вот, - он лезет в карман, достает оттуда смятый листок бумаги и медленно пододвигает его ко мне через стол.
Вы что, серьезно? Пара книг – это то, что вам от меня было нужно, и о чем вы так долго не решались сказать? Недоверчиво глядя на Коннорса, я разворачиваю сложенный вчетверо лист и пробегаюсь глазами по строчкам. Действительно, книги. Медицина, генетика… И тут я дохожу до конца списка и смотрю туда секунд 30, отказываясь верить глазам. «Задачка из блокнота» выведено там быстрым, небрежным почерком. Алгоритм скорости распада. То самое недостающее звено, которое доктор Коннорс искал много лет после смерти моего отца…
Да что он, совсем с ума сошел? Зачем ему нужна неверная формула? Зачем ему нужно то, из-за чего все это случилось? Зачем ему второй раз идти по заведомо ложному пути?
Зачем?
- Доктор Коннорс, прежде, чем я соглашусь выполнить вашу просьбу, не могли бы вы объяснить… - Я осторожно проговариваю все вежливые слова, которые только могу придумать в этот момент, но потом не выдерживаю и все же задаю единственный вопрос, упорно крутящийся у меня в голове, - Зачем?
- Питер, - Коннорс чуть наклоняется через стол и пристально смотрит на меня, - Я допустил ошибку. Непростительную. Роковую. Я хочу найти ее. Хочу исправить. Я знаю, это абсолютно ничего не изменит. Но… - Он поджимает губы и поднимает глаза к потолку, а потом продолжает, блуждая взглядом по комнате так, словно наяву видит все радужные перспективы, о которых говорит, и голос его становится все громче и эмоциональнее с каждым словом, - Пойми, никто не был так близок к решению, как я. Нельзя останавливаться на полдороге. Нельзя зайти так далеко и повернуть назад. Только представь, скольким людям могли бы помочь мои знания! Пусть не в этой сфере, не важно!.. Я мог бы дать надежду тысячам больных, я мог бы подарить новую жизнь тем, кто уже отчаялся. Ведь моя ошибка – это тоже опыт. Бесценный опыт! Теперь, после всего, я смогу найти другое решение!.. – Кажется, он сказал далеко не все, что мог, но намного больше, чем хотел. И он вдруг осознает это и резко обрывает себя, переводя дыхание, и гораздо тише добавляет, - Я просто очень хочу все исправить.
Я не уверен, что эта речь предназначалась мне. Во всяком случае, та ее часть, где было про новую жизнь для отчаявшихся и бесценный опыт. Я не уверен, что Коннорс не увлекся своими мыслями и, вместо того, чтобы убеждать меня выполнить чертову просьбу, не принялся доказывать что-то себе самому. Я не уверен, что он вообще не забыл о моем присутствии, пока так вдохновенно искал себе оправдания. Я уверен только в одном – я не хотел всего этого слышать.
Стул противно скрежещет по полу, отодвигаясь. Я встаю и прохаживаюсь по комнате. Со стороны, наверное, это выглядит глупо, но мне нужно чем-то занять тело, пока мозг пытается переварить все услышанное.
Самое ужасное – что мне нужно что-то ему ответить. Не могу же я просто молча выйти за дверь, хотя, признаться, этого мне сейчас хочется больше всего. И зачем только я вообще сюда пришел? Чтобы выслушать бред сумасшедшего ученого, окончательно спятившего в одиночной камере?
И, как всегда в подобных ситуациях, ничего, кроме сарказма, в голову не лезет. Ударить со всей силы кулаком по стене было бы сейчас очень кстати, чтобы успокоиться. Правда, боюсь, что толстая тюремная стена не выдержит.
То, что я сейчас чувствую, очень похоже на разочарование. Если, конечно, такие эмоции вообще уместны по отношению к доктору Коннорсу. А если даже и не уместны… В общем, я не знаю, как еще можно назвать это чувство, которое одновременно и опустошение, и усталость, и желание орать до хрипоты, пока меня не услышат, пока в очень умной голове доктора Коннорса не уместится простейшая мысль о том, что ему пора бы найти себе какую-нибудь другую цель в жизни вместо постепенного саморазрушения, красиво прикрытого благими намерениями.
Я несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю душный, тяжелый воздух, с трудом разжимаю напряженно сжатые кулаки, возвращаюсь к столу и, встав перед Коннорсом, сообщаю:
- Я не буду этого делать.
Он поднимает на меня взгляд так медленно, словно тот весит по меньшей мере тонну, и спрашивает:
- Почему?
Это не так-то просто – заставить голос звучать твердо, но не жестко. Не сорваться на крик. Не высказать ему все, что я думаю по поводу его идиотской затеи, его долбаных исследований и его психического здоровья в целом.
Так не разговаривают. Так ходят по минному полю. Я по капле выдавливаю из себя слова, уже в процессе понимая, что они – не те, что все это бесполезно, что я ошибся, и сейчас прогремит взрыв:
- Доктор Коннорс. Вы ведь пытались уже однажды. И сами видите, что из этого получилось. Неужели вы хотите опять…
- Питер, тюремная прачечная не похожа на лабораторию, - перебивает меня Коннорс с усталой полуулыбкой и добавляет так уверенно, как если бы уже раз сто проговаривал эти слова про себя, - Я хочу разобраться лишь в теории.
И тогда я не выдерживаю.
- Да какая разница?! Как вы не можете понять: вы и так полжизни отдали воплощению своей навязчивой идеи. Вы считаете, что помогали людям? Да ни черта подобного! Вы потакали своим комплексам. Вы все это делали только ради себя, потому что так и не научились заново жить после того, что с вами произошло. Вы не решали свою проблему, вы загоняли себя в нее. Как в клетку! Если вы и дальше хотите оставаться в этой клетке, то на мою помощь можете не рассчитывать!
Я стою, упираясь руками в стол, нависая над неподвижно замершим Коннорсом, и не верю в то, что я действительно все это сказал.
Кажется, он тоже еще не может до конца в это поверить. Я вижу, как меняется что-то в его лице, когда к нему приходит осознание сказанного мной. Я вижу, как какое-то почти детское удивление, которое бывает, когда ты тянешься погладить добрую собачку, а она вдруг вцепляется тебе в руку зубами, сменяется злостью. А еще я вижу, как сквозь эту тихую, тщательно сдерживаемую злость проступает боль. Острая и резкая, как от пулевого ранения. И потом я ничего больше не вижу, потому что быстро разворачиваюсь к Коннорсу спиной и прячу лицо в ладонях. Как хорошо, что я могу позволить себе эту маленькую трусость – отвернуться и не смотреть на него, - иначе я бы точно не смог сказать:
- Простите. Я не должен был всего этого говорить, - и собственный голос кажется мне слишком глухим и хриплым.
Доктор Коннорс молчит. Мне хочется говорить что-то еще, извиняться, врать, что я на самом деле не думаю всего того, что высказал ему, лишь бы только не слушать эту тяжелую тишину за спиной. Потом он встает и медленно идет к двери, и я вздрагиваю, когда он пугающе спокойно произносит:
- Ты слишком много на себя берешь. Так можно не выдержать и сломаться однажды. Допускаю, что это уже стало для тебя привычкой, но ты не обязан копаться в проблемах каждого, кто встречается у тебя на пути. Тем более, в моих.
Я резко оборачиваюсь и потрясенно смотрю на Коннорса. Он уже стучит в дверь, и ее открывают с той стороны. И я не успеваю ничего понять, не успеваю задуматься, мне только кажется, что он сказал сейчас именно то, что я давно хотел услышать. А еще я знаю, что сейчас он уйдет навсегда, и от этого почему-то становится страшно.
- Доктор Коннорс! Можно мне еще раз прийти? - быстро, не давая себе передумать, говорю я ему в спину.
С порога он оглядывается и смотрит на меня так, будто видит впервые. А потом едва заметно улыбается какой-то снисходительной и слегка болезненной улыбкой:
- В следующий раз принеси сигареты. Они тоже были в списке.

@темы: Бред, Фанфики, Цитаты, Рассказы, Новый Человек-Паук

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[3] Единственный выход

Ура!! Продолжение! Точнее, это кусок идёт между "Хвостатым" и "Письмом"...
Но всё равно счастье!))

04.08.2012 в 05:28

Пишет  Питер Фейк:

"Единственный выход". Еще один кусок первой главы. Я таки это сделал)
Не отбечено, даже не перечитано, видить этот кусок больше не могу и вообще иду спать)


Хвостатый. Я спотыкаюсь на обшарпанной, в три ступеньки, лестнице и чуть не падаю в глубокую грязную лужу, раскинувшуюся посреди тюремного двора. Хвостатый. Я едва сдержался, чтобы не залепить тому охраннику рот паутиной.
Наверно, мне все же не стоило приходить. И на что я только надеялся? Увидеть, что Коннорсу отлично живется в тюрьме, и со спокойной совестью пойти домой? Мне становится почти смешно, когда я представляю его читающим лекции по герпетологии для других заключенных, играющим в покер с охранниками, а по ночам строящим планы по захвату мира. Жалко, что жизнь не похожа на коммикс. Там герою и в голову бы не пришло навещать в тюрьме поверженного злодея. И наивный дурак-герой не увидел бы великого ученого, посвятившего науке всю свою жизнь, специалиста с мировым именем, умнейшего человека, которого жирный охранник с тремя классами образования за спиной, презрительно усмехаясь, зовет Хвостатым. Да его бы удар хватил на месте, если бы он хоть издалека тот хвост увидел...
Я никогда не мог спокойно смотреть на то, как школьные хулиганы издеваются над ботаниками, или толпа каких-нибудь придурков в темной подворотне избивает одинокого прохожего. Я всегда считал это мерзким. Сильный не должен обижать слабого только из-за того, что он может это сделать. Я старался никогда не оставаться в стороне, если видел подобное. Мне казалось, что, если я ничего не делаю, то я как бы становлюсь соучастником. Поэтому мне и доставалось постоянно от Флеша и его компании. И вроде как получается, что я сам нарывался, хотя иначе и не мог.
Теперь, к счастью, у меня нет никаких проблем со школьными хулиганами. Теперь проблема другая: я легко могу поставить на место любого мудака, которому крышу срывает от осознания собственной силы, и именно поэтому я не должен этого делать. Я могу защищать город от злобных монстров и обезвреживать опасных преступников, но я уже не в праве затыкать рот тюремному охраннику, позволившему себе пренебрежительное высказывание в адрес человека, которого я уважаю.
На обратном пути я понимаю, что не хочу возвращаться домой. Не дают покоя мысли - о докторе Коннорсе и не только. Хорошо, что искать места для уединения теперь стало так легко - достаточно забраться на крышу ближайшего небоскреба.
Многим жителям Нью-Йорка доводилось видеть город с высоты птичьего полета, но мало у кого из них это было так - когда под ногами пустота, а в руках только тонкая ниточка паутины, которая, согласно здравому смыслу, может в любой момент не выдержать и оборваться. Пожалуй, это лучшее из всех ощущений, что я испытывал. Лучше радости от успешно сданного экзамена или ожидания рождественского утра, или секса. Когда ты летишь, можно не думать ни о чем, кроме полета. Можно вообще ни о чем не думать. Можно не терзаться угрызениями совести, не жалеть ни о чем, не быть никому должным. Конечно, если снизу не послышится вой сирены. Тогда снова навалятся обязанности и ответственность за всех вокруг. Как хорошо, что сегодня в Нью-Йорке тихо и спокойно.
На крыше только я и два толстых, пыльно-серых голубя. Летнее солнце ползет к горизонту, и раскаленная сковородка города начинает постепенно остывать. Ветер доносит откуда-то приглушенные расстоянием обрывки старого рока. В полувысохшей луже отражается небо, и трепещет крылышками упорно сражающаяся за жизнь муха. Красота, в общем. Сплошные радости жизни.
У меня в кармане звенит мобильный, и я достаю его, как-то совершенно иррационально ожидая увидеть на экране входящий вызов от абонента Курт Коннорс. Бред какой... У меня нет его номера, а у него в тюрьме нет телефона. И все равно сердце как-то странно сжимается в ту секунду, пока я думаю, что звонок может быть от него. Даже не знаю, что бы я делал, если бы это оказалось так. Наверно, не стал бы отвечать. Не сегодня, по крайней мере. На сегодня мне хватило и визита в тюрьму, который дался мне даже тяжелее, чем я предполагал.
Но звонит, конечно же, не Коннорс. В конце концов, кроме него, много кто может звонить мне.

- Да, тетя Мэй. Ммм, гуляю... С Гвен, ага. Да, конечно. Нет, убери в холодильник. Я буду... поздно. Хорошо, тетя. Не волнуйся. Да, не жди. Ложись спать.

- Привет, Флэш. Баскетбол на школьном дворе? Нет, не могу сегодня. Ну да, занят. Обещал помочь тете... ну по хозяйству, в общем. Да, можно завтра. Или в четверг. Не знаю. Посмотрим. Я тебе позвоню, ок? Пока.

- Привет, Гвен. Я тоже. Конечно, соскучился. Давно не виделись? Ммм, на прошлой неделе? Ну извини. Нет, сегодня никак. Извини, Гвен. Ну ты же знаешь... А с каких пор ты слушаешь полицейскую волну? Ну... там ведь не обо всех происшествиях... Я просто хотел сегодня... Я немножко занят... Ладно. Ок. Ладно, Гвен, я понял. Буду через полчаса.

Да уж, недолгим оказалось мое уединение на крыше. Прячу лицо в ладонях и сквозь пальцы смотрю на оранжевый шар заходящего солнца. А я так надеялся хоть этот день потратить полностью на себя... Ладно, черт бы с ним. В конце концов, вместо того, чтобы копаться в своих переживаниях, можно отвлечься на что-нибудь более приятное. На Гвен, например. И как только она научилась так точно определять, когда я действительно занят, а когда просто пытаюсь соврать ей? Если бы этой способностью обладала тетя Мэй, моя жизнь была бы значительно сложнее.
Я поднимаюсь на ноги, отряхиваю джинсы, бросаю последний взгляд на муху, выбравшуюся из лужи и просушивающую теперь крылышки в лучах заходящего солнца, и прыгаю с крыши. Раз уж я обещал быть у Гвен через полчаса, то общественным транспортом пользоваться точно не стоит.
Заходить в комнату Гвен через окно стало уже таким привычным, что мне даже в голову не приходит воспользоваться дверью. Сколько раз уже я смотрел через стекло, как она сидит, склонившись над каким-нибудь учебником, или старательно пишет что-то в тетради аккуратным почерком, или болтает с кем-то по телефону, любуясь своим отражением в зеркале, а потом вдруг замечает меня, улыбается, бросает все дела и спешит открыть мне окно.
Но сегодня Гвен не занята ничем, кроме ожидания меня. Даже окно заранее открыто. Поэтому, едва только я появляюсь на пожарной лестнице, она вскакивает с кресла и, не дожидаясь даже, пока я зайду в комнату, перегибается через подоконник и целует меня. Наверное, поцелуй планировался долгим и страстным и призван был показать мне, как много я теряю, видясь с Гвен так редко, но я, конечно, не понимаю этого хитрого плана и, отрываясь от губ Гвен, спрыгиваю с подоконника на пол.
Так странно... Я был здесь всего однажды - до гибели капитана Стейси, и множество раз - после, но все равно я каждый раз ловлю себя на мысли о том, как все здесь изменилось. Как будто тогда - когда отец Гвен был жив - все в этом доме было правильно, а теперь вроде как ушло что-то важное. То, что делало дом - домом. Интересно, если даже меня каждый раз так прошибает этим ощущением, то каково должно быть Гвен и ее семье возвращаться каждый день в квартиру, которая, даже если пригнать сюда толпу народу, все равно будет казаться пустой?
Но Гвен, кажется, в отличие от меня, не настроена сегодня на пространные размышления. Она чуть хмурится на так не вовремя прерванный поцелуй, но больше никак не показывает своего недовольства мной.
- Мама с братьями уехали с ночевкой в гости к тете, а я тут осталась к экзаменам готовиться, - сообщает Гвен вместо приветствия, улыбается с наигранным смущением и бросает на меня хитрый взгляд. Такие дни, когда у нее или у меня оказывается свободная на достаточно длительный срок квартира, - большая редкость. Гвен мечтает, что когда-нибудь у нас будет своя квартира, где мы сможем делать все, что захотим, а я уношу ее куда-нибудь на крышу. В конце концов, разве это не романтика? Но после пары раз, когда начинался внезапный дождь или в самый разгар событий на крышу поднимались какие-то рабочие, Гвен перестала быть романтичной. - Ну а у тебя что за неотложные дела были?
Секунду я раздумываю, стоит ли рассказывать ей, но потом все же отвечаю:
- Я был у доктора Коннорса, - и зачем-то добавляю, - В тюрьме.
Теперь Гвен хмурится значительно дольше. И я прекрасно ее понимаю: как бы она ни восхищалась умом и талантом Коннорса раньше... В общем, сложно хорошо относиться к человеку, который убил твоего отца.
- Хм. И зачем ты туда ходил?
Я хочу НЕ отвечать. Я хочу сосредоточить все внимание на лямке рюкзака или на обивке кресла, в которое я сажусь, или просто бесцельно и ни на чем не останавливаясь блуждать взглядом по комнате. Но только не отвечать. А Гвен все так же пристально смотрит на меня и ждет продолжения разговора.
Ну и зачем я туда ходил? Мне что, нужно теперь рассказать ей о том, как меня мучает совесть из-за того, что я спас Нью-Йорк от Ящера? Или о том, что я считаю тюремное заключение Коннорса несправедливым? Или о том охраннике, который называет его Хвостатым? А может быть, о тяжелой доле супер-героя?! Рассказать можно много о чем, но сомневаюсь, что в этом есть хоть какой-то смысл.
У Гвен всегда все четко и правильно. Гвен распланировала свою жизнь на много лет вперед. И - я уверен - она воплотит все свои планы. Гвен всегда поступает именно так, как нужно. Поэтому ей не о чем жалеть.
Поэтому она не поймет, как о многом жалею я.
- Я... ну понимаешь, - сбивчиво начинаю объяснять, не глядя на Гвен, - Это вроде как я был во всем виноват. В том, что он стал Ящером, и вообще... Я... я просто... хотел извиниться. Нет. Не так. Я хотел получить от него прощение. Мне это нужно было, понимаешь? Просто знать, что он меня прощает. Потому что сам себя я, кажется, до сих пор простить не могу. В смысле, прошло уже несколько месяцев, а я все еще не могу успокоиться. Я постоянно думаю... Мне кажется, что он не должен сидеть в тюрьме. Это несправедливо.
Я резко замолкаю на середине фразы, проглотив все оставшиеся слова вместе с судорожно втянутым воздухом.
"Несправедливо" - это уже слишком. Курт Коннорс несправедливо сидит в тюрьме за убийство капитана Стейси. Вот об этом говорить действительно не стоило, как бы твердо я ни был в этом уверен.
По тому, видимо, как меняется выражение моего лица, Гвен понимает, что я осознал свою ошибку, и подчеркнуто ровным тоном спрашивает:
- Как прошла встреча?
- Нормально, - я пожимаю плечами. В общем-то, встреча и правда прошла "нормально". Если не вдаваться в подробности.
На этом разговор о докторе Коннорсе надо бы посчитать законченным, и я уже старательно ищу какую-нибудь другую тему, которую можно было бы обсудить с Гвен без риска быть непонятым, но неожиданно для меня Гвен продолжает:
- Он простил тебя?
- Ну... Не совсем. Он... - и пока я осторожно подбираю нужные слова, Гвен подходит ко мне и садится на подлокотник кресла.
- Он сказал, что ты ни в чем не виноват, - перебивает меня Гвен. Она не спрашивает, она утверждает.
Я киваю, а она протягивает руку, чтобы поправить мои волосы, и пытается поймать мой взгляд.
- Он прав, Питер, и странно, что ты сам этого не понимаешь. Как вообще тебе в голову могло прийти, что ты перед ним в чем-то виноват? Он взрослый человек, Питер. У него своя голова на плечах, и он сам в состоянии отвечать за свои поступки. Он - а не ты. Да, ты подсказал ему эту формулу. Но препарат ему вкалывал не ты, и не ты угрожал безопасности всего Нью-Йорка, - Гвен делает паузу и голосом, полным злости и боли, добавляет, - И убивал тоже не ты. Ты не несешь ответственности за его поступки. Он сделал свой выбор и теперь за него расплачивается. Разве это не справедливость?
Я молчу. Нужно ли что-то отвечать? Для Гвен справедливость - это когда преступник сидит за решеткой. Так научил ее отец. А я не уверен, что готов с ней об этом спорить.
Приняв мое молчание за согласие, Гвен говорит уже гораздо мягче:
- Ты поступил правильно, Питер. Тебе не в чем себя винить. Успокойся и забудь о нем.
И, видимо для того, чтобы мне было легче забывать, Гвен снова меня целует. Вообще-то, она права во всем. Он - взрослый человек, я не несу за него ответственность, он сам сделал свой выбор, и его наказание справедливо. Я поступил правильно. Хотел бы я действительно так думать...
Каким-то неуловимым движением Гвен перемещается с подлокотника ко мне на колени, обвивает руками мою шею, зарывается пальцами в волосы. И я правда перестаю думать о докторе Коннорсе, зато вспоминаю о том, что мы с Гвен одни в квартире, ее мать вернется только завтра, а я уже предупредил тетю, что буду поздно. А потом Гвен отрывается от меня и начинает нетерпеливо расстегивать пуговицы на своей блузке. И тогда я перестаю думать совсем.

Лето заканчивается быстро и как-то совсем незаметно. Экзамены наконец-то остались позади, мы с Гвен поступили в Государственный университет, правда, на разные специальности: я выбрал физику, а она - биологию. Здорово, что мы будем по-прежнему учиться вместе, иначе я даже не знаю, как бы я находил время на личную жизнь. По телевизору говорят, что уровень преступности в Нью-Йорке резко сократился, когда заботу о безопасности города взял на себя Человек-Паук. Не знаю, правда это или очередная сказка для успокоения мирных граждан и устрашения преступников. Во всяком случае, я ничего подобного не заметил - срочные сообщения на полицейской волне отрывают меня от жизни все так же часто. Поиски работы пока безуспешны. Я ведь уже не школьник, и продолжать жить на деньги тети Мэй было бы как-то совсем неправильно. Но, кажется, все, что я умею делать хорошо - это фотографировать и быть героем в красно-синем трико. Но за второе денег не платят, а первое... В общем, найти работу фотографа, пусть даже внештатника в какой-нибудь газете, оказалось не так уж просто.
Мне начинает казаться, что моя жизнь успокаивается, замедляется как-то. Как река, входящая в ровное, широкое русло. Все становится привычным и нормальным, и даже супер-геройские будни превращаются в обычную рутину. Пожалуй, я этому рад. Мне хватило всех предыдущих месяцев, чтобы начать мечтать о покое. Душевном хотя бы. В общем, я жду осени и наслаждаюсь затишьем, и все так хорошо...
А потом я получаю письмо.

@темы: Фанфики, Впечатления, Рассказы, Новый Человек-Паук, Единственный выход

---

[4] Единственный выход

Название: Письмо врагу
Автор: -=Ray=-
Фандом: Новый Человек-паук (The Amazing Spider-Man, 2012)
Персонажи: Курт Коннорс, упомянаются: Питер Паркер, Ричард Паркер, Мэри Паркер
Рейтинг: PG
Описание: Постканон. Мудовые страдания Коннорса в "одиночке".

Раздобыть в тюрьме бумагу и карандаш не так уж сложно. Устроить передачу письма на волю так, чтобы оно дошло до адресата в целости и сохранности - уже сложнее. Но всё это - мелочи перед лицом главной проблемы. А главная трудность - написать первые строки.
Я решительно склонился над немного помятым листком бумаги. И тут же отпрянул от него, как от огня. Нет. Это фарс какой-то получается. Что я могу написать? "Привет, как дела"? Чушь!
Поднявшись со скрипучей железной кровати, я несколько раз обошёл по периметру свою, не отличающуюся просторностью, камеру. Ну вот и что это за рефлексия? Мечусь тут, как зверь в клетке. И из-за чего?
"Ага, молодец! Так и напиши. Он оценит сравнение" - невесело усмехаясь собственным мыслям, я, ссутулившись, сел на прежнее место.
Прошло немало времени прежде, чем карандаш наконец коснулся бумаги.
Если бы у меня была вторая рука, закрыл бы поллица ладонью, пока писал.
Спокойным ровным почерком я вывел несколько строк. Быстро, не останавливаясь и не задумываясь.
"Здравствуй, Питер. Я много думал над твоими словами..." Ещё бы! У меня тут масса свободного времени. "Разумеется, ты ни в чём не виноват. И совершенно ничего мне не должен. Разумеется, я не имею права ни о чём просить. Однако, увы, больше мне обратиться не к кому. Есть одна вещь, которую ты бы мог сделать. В смысле, я был бы очень благодарен. Я не могу передать тебе эту просьбу в письме. Поэтому, если бы ты нашёл время придти ко мне снова..."
Карандаш звонко срикошетил от стены и укатился в угол камеры.
"Какой ты вежливый, Курт!"
Я откинулся назад, неудобно облокачиваясь спиной о холодную бетонную стену, исписанную математическими символами и химическими формулами. Графитный стержень очень быстро стачивается о бетон. Так что в углу сейчас лежал всего лишь плохо заточенный огрызок с ластиком на конце и какими-то пёстрыми узорами.
Когда-то давно набор таких же пёстрых карандашей разных цветов я подарил маленькому Питеру. Это был, кажется, День Рождения Мэри. Но я не мог прийти без подарка для самого младшего из Паркеров. В конце концов, должен же был хоть кто-то в этой семье в тот день порадоваться искренне и от всего сердца. Откровенно говоря, я бы предпочёл и вовсе не приходить на это семейное торжество, если бы Ричард не попросил.
- Я хочу, чтобы вы наконец поладили.
- Рич, о чём ты? Мы и так неплохо общаемся, по-моему.
- Не забывай пожалуйста, что я знаю тебя не первый день. Да и Мэри... Ты просто пойми, я устал между вами метаться. Вы - самые близкие мне люди. И если у тебя или у неё что-то не в порядке, я тоже не могу быть спокоен. А уж после той ссоры...
- И рыбку съесть и кости сдать, Рич...
- Зачем ты так?
- Ладно. Я приду. Поладим.
Судя по всему, он побеседовал по душам не только со мной, но и со своей женой. Потому что в свой День Рождения Мэри была - сама любезность и очарование. Я сидел за праздничным столом, слушал её щебетание о приготовленном ужине и грядущем десерте, изредка косился на часы и ни разу не забыл вовремя дружелюбно улыбнуться. Питер ёрзал на стуле и поминутно просил отпустить его в гостиную смотреть мультики. Ричард не забывал чмокнуть жену в щёку каждый раз, когда ходил на кухню, чтобы отнести грязные тарелки или принести забытый кетчуп.
А я сидел посреди этой идилии и мечтал лишь поскорее уехать отсюда в какой-нибудь грязный бар с морем алкоголя и девиц лёгкого поведения, чтобы с головой окунуться в чернуху этой жизни. Мне хотелось прополоскать рот крепком спиртным, чтобы смыть с губ слащавый привкус этого вечера.
Я не смог бы объяснить всего этого Ричарду. Он бы просто не понял. Он действительно искренне не понимал причин, по которым я до отключки напился на их свадьбе, постоянно избегал праздничных ужинов в их доме и предпочитал видеться с Ричардом где угодно, но только не у них в гостях. Он бы не понял. А я бы не сумел объяснить. Не сумел бы подобрать правильные слова. Поэтому мне оставалось лишь мириться с положением вещей и прилагать максимум усилий к тому, чтобы ни в коем случае не выдать своего настроения неосторожной фразой или излишне мрачным взглядом.
Единственный человек во всём этом доме, которого не касались мои мутные размышления - был Питер. Ребёнок не в ответе за своих родителей. И главная задача любого взрослого - оградить его от недетских проблем и не позволить себе вымещать на нём свой негатив. Поэтому с ним я перемигивался и улыбался вполне искренне.
Интересно, помнит ли он тот день, настолько смутный и далёкий?
Удивительно, что нас связывают такие противоречивые, такие банальные, но и такие дикие события. Мог ли я представить тогда, что через четырнадцать лет буду сидеть в тюремной камере и пытаться написать письмо тому самому мальчишке, успевшему за это время спасти целый город, при чём, от меня?
Я снова покосился на лист бумаги, лежавший рядом. Вздохнув, поднял карандаш и, кое-как оторвав ту часть листа, что была уже исписана, вывел на оставшемся клочке лишь несколько слов:
"Питер, навести меня, если будет возможность."
С подписью тоже возникла проблема. Написать "Mr." или "Dr." у меня рука не поднялась. Поэтому, поколебавшись, я вывел в углу листа скромное "C.Connors".
Сложив многострадальное письмо вчетверо, я положил его под подушку и вытянулся поверх грубого казённого одеяла.
Вот и всё. Теперь остаётся лишь передать его на волю и надеяться на то, что этот клочёк бумаги не потеряется где-нибудь по дороге. Впрочем, не должен. Куда больше меня занимал другой влопрос: что будет, когда записка дойдёт до Питера?

26.07.2012 5:40

@темы: Бред, Фанфики, Впечатления, Рассказы, Новый Человек-Паук, Единственный выход

---

[2] Единственный выход

Примечание: Вообще, предполагается в теории, что оба драббла - это как бы части одного большого фика. Но поскольку я не уверен, что у нас получится осилить полностью всю идею, пусть это будут отдельные вещи.

Название: Хвостатый
Автор: -=Ray=-
Фандом: Новый Человек-паук (The Amazing Spider-Man, 2012)
Персонажи: Курт Коннорс, Питер Паркер
Рейтинг: PG
Описание: Постканон. Продолжение предыдущего драббла. У Курта Коннорса - посетитель.



Вальяжно переваливаясь всей своей тушей по коридору, к моей камере медленно подходит один из смотрителей. Джефф, кажется. Или Эдд?.. Какая разница? Они все одинаково мерзкие.
- Эй, хвостатый! К тебе посетитель.
Хвостатым меня тут называют по двум причинам. Во-первых, бесславное прошлое. Эх, а врезать бы каждому из этих любителей прозвищ тем самым хвостом под дых. Мощный был хвост, роскошный. Сразу бы вся спесь с них слетела. Впрочем, я отвлёкся. Во-вторых. А во-вторых, я "хвостатый" из-за руки. Совершенно бесполезная культя вместо правого предплечья и кисти по непонятным мне причинам вызвала у обитателей здешних мест, не столь отдалённых, ассоциацию с хвостом. Ну, и понеслась.
Сурово лязгнув массивным полуэлектронным замком, передо мной открылась тяжёлая бронированная дверь, немного возвращая меня к реальности. Задумался. Не о том. Впрочем, о чём ещё тут думать, как ни обо всём?
Шагаю следом за Джеффом-Эддом по коридору под проплывающими над головой яркими люминисцентными лампами. Иду почти так же вальяжно, как он. Только, по-моему, со значительно бОльшим достоинством.
Интересно, кто меня навестить решил? Уж точно не огалтелые фанатки. Хотя, были и такие. Сумасшедший город, сумасшедшие люди, сумасшедший мир. А они ещё пытались упечь в психушку меня.
Так что там с посетителем? Ещё одна железная дверь и снова - коридор. Наверно, это опять адвокат. Странно, мне казалось, он уже понял, что моё дело бесперспективно. Впрочем, все в этом мире хотят денег. Точнее, не все... Но не зря же меня освидетельствовали семь комиссий прежде чем всё-таки посадить в тюрьму.
Последняя дверь, перед которой стоят два бравых подтянутых парня в форме. Косятся. Я привык. На меня тут все косятся. Впрочем, меня это устраивает. Не то чтобы я гнался за славой. Просто, чем больше опасаются, тем меньше лезут.
Скрип несмазанных петель , от которого посторонние мысли будто осыпаются трухой на бетонный пол.
В углу небольшой аскетичной комнаты с единственным, привинченным к полу, столом и двумя стульями, стоит молодой паренёк с волнистыми каштановыми волосами. Школьник нервно заламывает пальцы и пристольно смотрит на меня как-то снизу вверх. Взгляд побитого щенка ему удивительно идёт.
Медленно прохожу по комнате вдоль стены, молча разглядывая "посетителя". Думаю, удивление достаточно ярко отразилось на моём лице, потому что паренёк смущается и даже, кажется, краснеет.
И кто бы мог подумать, что этот самый мальчишка не так давно бесстрашно кидался на меня над бетонной пропастью в пару сотен этажей? А, надо заметить, выглядел я тогда куда внушительнее, и сильнее был раз в тридцать. Его это, кажется, нисколько не пугало. Юнышеский бесстрашный максимализм или задатки настоящего героя? Время покажет. Пока что передо мной в углу жмётся обычный школьник в тряпичной светло-коричневой куртке и с рюкзаком. Готов поклясться, у него там помимо красно-синего кевлара, валяются учебники и какой-нибудь жутко трогательный пакет шоколадного молока например.
- Питер? Что... ты здесь... Почему ты пришёл? - Ого! А я и не думал, что так разволновался.
- Да я просто... мимо проходил. Решил зайти. Я ведь всё же какое-то время был Вашем интерном. Пусть и... не совсем настоящим. - Он порывисто пожимает плечами. Стараясь не слишком дёргаться, Питер заглядывает мне прямо в глаза. Нда. Не детский взгляд у мальчика. Уже не детский. Чёрт, и ведь снова я виноват.
- Ну да, - Я уже хотел было уточнить местонахождение тюрьмы, и чуть ни сообщил самому себе вслух, что этому мальчишке по большому счёту расстояния - не помеха. Но вовремя проглотил и то и другое замечание, - Ну да... Как учёба? - Как можно более буднично спрашиваю я тоном внимательного взрослого.
Меденно опустившись на стул, закидываю ногу на ногу и жестом приглашаю его присесть напротив. Если он думает, что я устрою показательное выступление в духе "Я раскаиваюсь", то он ошибается. Исповедоваться я буду только перед самим собой. А раскаиваюсь я или нет - никого не должно касаться. Питер и так слишком много увидел там, на башне. Он и так знает обо мне больше, чем все остальные. Больше, чем я бы сам хотел знать о себе. Хватит с него. В конце концов, для него лишняя информация может оказаться попросту опасной.
- Н.. нормально. Эм.. А.. Что?? - Он трясёт головой, будто сбрасывая с волос пепел, и немного хмурится. Потом порывисто выдыхает, будто решаясь на что-то очень серьёзное, - Я.. На самом деле я...
С немного грустной полуулыбкой я терпеливо жду, пока он закончит свою непослушную мысль. Наконец он закрывает глаза, собирается с силами и выровнмвает голос. А вместе с голосом и сам становится каким-то совершенно другим, не похожим на себя.
- Вы знаете... Я ведь очень долго решался на то, чтобы придти.
Я слегка киваю. Не сомневаюсь в честности этого признания. На его месте я бы тоже долго решался. И не факт, что пришёл бы, кстати.
- Мистер Коннорс, на самом деле я хочу извиниться перед Вами.
- За что? - Вот так поворот! Хотя, я скорее настораживаюсь, чем удивляюсь.
- За... всё. Мы оба ведь знаем, что я тогда сделал. Как неосторожно... - Он тщательно старается подбирать слова. Не удивительно. Здесь следят за каждым шагом. Особенно моим. Одна подозрительная фраза или неверное движение и полиция раскрутит по полной программе, - Я же тогда решил вашу... задачку. Помните, я написал уравнение в блокноте. И вот... Я тогда был таким дураком!
- Питер, - Я чуть наклоняюсь над столом, чтобы заглянуть в его глаза. Не знаю, что меня зацепило больше, сами извинения или искренность, с которой парень их произносил. Но ладони у меня слегка вспотели, - Питер, хватит оправдываться и извиняться.
Я пытаюсь улыбнуться, но по-моему получается как-то совсем не весело. Надо же... Он винит себя в том, что я сделал. С собой, с городом и с капитаном. Я даже предположить такого не мог.
- Послушай меня. Если человек - дурак, пусть и очень образованный и умный, то рано или поздно он всё-равно найдёт, в чём проявить свою глупость. Ты ни в чём не виноват. Не бери на себя ответственность за мои ошибки. Ты и так... - Я хотел продолжить "волочешь на себе целый город", но осёкся.
Он смотрит на меня в упор, как умеют смотреть только дети и очень смелые люди. А мне почему-то становится под этим взглядом не просто неуютно, а невыносимо тоскливо. Дайте мне луну - завою. Как он вообще может извиняться, когда не он, а я...
А ведь если задуматься, что бы было, если бы не было этого паренька? Сколько крови было бы сейчас на моих руках, если он не шёл бы за мной по пятам, исправляя сотни моих ошибок? Сколько людей бы я убил в безумном, лихорадочном, маньякальном желании помочь им? И он же ещё извиняется! Немыслимо.
Остаток отведённого на посещение времени мы преимущественно молчим. Разговор не клеится. Да и о чём мы можем разговаривать? Разве что о его отце. Но этой темы я стараюсь избегать тщательнее всех прочих. Он и так слишком похож на отца. Слишком.
Вошедший в комнату для посещений надсмотрщик не смог лишь своим появлением разбить нашу игру в гляделки. Сам не замечая, я уже с минуту разглядываю Питера, полностью погружённый в себя и свои мысли. А тот в свою очередь почему-то не отводит от меня твёрдого и какого-то упрямого взгляда.
- Время вышло. Давай, хвостатый, на выход.
Мне показалось, что Питер вздрагивает от этого обращения. А может только показалось.
- Заходи ещё... Если будешь проходить мимо, конечно, - Я улыбаюсь пареньку максимально добродушно, почти ласково. Хотя, уверен, что тоску с моего лица эта улыбка не смогла согнать полностью. Хотел ещё пошутить, что буду ждать здесь не меньше, чем ближайшие лет сто, но натыкаюсь на его взгляд и почти давлюсь словами.
Конвой из всё тех же двоих подтянутых надзирателей любезно провожает меня до первой решётчатой двери. Дальше я иду лишь в компании своего бессменного неуклюжего провожатого с идиотским именем. Иду на автобилоте, не замечая ничего. Из головы улетучилось всё, включая размышления о прошедшей встрече. Мне вообще ни о чём не хочется думать. Забыть бы просто эту встречу и весь сегодняшний день, как страшный сон.
Но когда за моей спиной привычно захлопывается стальная дверь, я вдруг ловлю себя на мысли, что теперь и правда буду ждать.

10.07.2012

@темы: Фанфики, Впечатления, Рассказы, Новый Человек-Паук, Единственный выход

---

[1] Единственный выход

Автор: Питер Фейк
Фандом: Новый Человек-паук (The Amazing Spider-Man, 2012)
Персонажи: Питер Паркер
Рейтинг: PG
Описание: Постканон. Питер рефлексируеет из-за чувства вины.


По пыльным стеклам стекают тяжелые дождевые капли. Небольшая закусочная примостилась на тихой улочке между аптекой и цветочным магазинчиком – совсем близко от башни Оскорпа. Довольно таки далеко от здания городской тюрьмы.
Последние недели я думал только об этом, встречаясь с Гвен и готовясь к экзаменам. Наконец, сегодня я вышел из дома с твердой решимостью, но решимость растерялась на полдороге, и дождь пошел, и маленькая, уютная закусочная подвернулась так кстати, что просто невозможно было не остановиться в ней перекусить и переждать ливень.
Капли по стеклам. Низкое небо. Серые тучи цепляются за башню Оскорпа. Замерзли пальцы, обхватившие стакан с ледяной колой, но я почти не чувствую этого. Зато я чувствую… стыд? Да, пожалуй. Мне безумно стыдно за то, что я сейчас здесь запиваю колой бургер, а он сидит в тюремной камере. Из-за меня.
Черт, кажется, я кругом виноват. Перед дядей Беном, перед мистером Стейси… Перед доктором Коннерсом. И ни перед одним из них я не смогу искупить свою вину. Наверно, нет смысла даже пытаться. Ну разве захочется ему видеть меня? Меня, человека, который сначала превратил его в чудовище, а потом отнял силу и свободу. Стоит ли ехать через весь город на свидание в тюрьму к бывшему врагу и несостоявшемуся другу? Стоит ли напоминать ему обо всем случившемся только ради того, чтобы облегчить собственные муки совести?
Или все же стоит, и все эти отговорки я ищу сейчас только для того, чтобы оправдать свою трусость?
За то, чтобы хотя бы извиниться перед дядей Беном и мистером Стейси, я многое бы отдал. И даже возможность летать над городом на нитях паутины и лазать по отвесным стенам. Но этого все равно будет мало. Все, что угодно, - мало для того, чтобы получить прощение от мертвецов. Другое дело – доктор Коннерс. Чтобы извиниться перед ним, не нужно никаких жертв. Нужно лишь доехать до городской тюрьмы и получить разрешение на свидание. Только вот дело в том, что быть виноватым перед мертвыми куда легче, чем перед живыми. А реальная перспектива посмотреть в глаза человеку, которому сломал жизнь, гораздо страшнее гипотетической готовности отдать самое дорогое за «последнее прости».
Я много думал в последнее время, и много думал – о нем. Курт Коннерс – случайный, фактически человек. Мы и виделись-то несколько раз всего. Если не считать моих поединков с Ящером и забытых встреч из далекого детства, то получается, что четырежды, включая тот раз, на башне, когда он держал меня уже почти несуществующей рукой над бездной нью-йоркских огней. Странно, что так многое может связывать с человеком, количество встреч с которым можно пересчитать по пальцам одной руки.
Когда мне было 13, дядя с тетей отправили меня на каникулы в летний лагерь. Там была одна девочка, Марта Эванс, которая постоянно говорила о спиритизме, астрологии и прочей мистике. Так вот, она бы наверняка назвала такую связь кармической. Я не верю в карму. Я верю в генетические мутации и гигантских ящериц. Хотя карма, безусловно, куда лучше, чем я, объяснила бы то, что моя жизнь так прочно переплелась с жизнь некоего бывшего коллеги моего отца.
Мы с ним создали друг друга. Я создал Ящера с помощью этого проклятого алгоритма скорости распада. А Коннерс создал Человека-Паука – заступника невинных и защитника справедливости из одержимого жаждой мести мальчишки в красно-синем трико. Ведь именно на битву с Ящером, тогда, на мосту, я впервые вышел не ради мести, а ради спасения человеческих жизней. И я благодарен ему за это. Возможно, когда-нибудь позже я стану его за это ненавидеть, но пока я благодарен. И все так правильно сейчас, что иначе и быть не может: Человек-Паук борется с преступность в Нью-Йорке, Питер Паркер наслаждается беззаботной жизнью в компании любимой девушки, ужасный Ящер повержен… А Курт Коннерс сидит в тюрьме. Все справедливо, всем воздалось по заслугам. И совершенно непонятно, почему мне так тяжело на душе, почему так мучительно стыдно, и почему я так боюсь доехать наконец до тюрьмы и посмотреть доктору Коннерсу в глаза?
Дождь кончается. Последние капли ударяются о промокший асфальт, и вот уже в сером небе, прямо над гигантской надписью «ОСКОРП», появляется первый голубой просвет. Дальше откладывать нет смысла. Надо или решиться на свидание… Или развернуться и поехать домой, встретиться с Гвен, отвлечься, перестать думать про случайного человека Курта Коннерса.
Я выхожу из закусочной. С неба все еще падают мелкие, холодные капли. Я надеваю капюшон, застегиваю куртку и быстро иду к метро. Я и так потерял уже много времени, а часы посещения ограничены, и мне придется поспешить, если я хочу успеть к нему.

23.07.2012

@темы: Фанфики, Цитаты, Впечатления, Рассказы, Новый Человек-Паук, Единственный выход

---

Это - экстаз!!!

Это просто охуенно-прекрасно!!
Сначала Полосатый написал охуенный фанфик.
Потом на этот фанфик автор ApfelEis сделал охуеннейший клип!!!

Курящим "Глухаря" по полной программе:
Ребят, сначала читать, потом смотреть клип!! От начала до конца!
Курящим "Глухаря", но не признающим по нему слэша:
Осторожно с Эпилогом. Но всё же советую - от и до!

05.11.2011 в 06:01

Пишет  Полосатый Фредерик:

Точка.
Название: Точка
Автор: Полосатый Фредерик
Фандом: Глухарь
Пейринг: Карпов/Антошин
Рейтинг: R
Предупреждение: в тексте присутствуют неизменённые диалоги из 64ой серии 3его сезона "Точка".
Саундтрек: Би-2 - Вечная призрачная встречная.

Я сам не свой,
Мой след потерян
Я с головой
В песчинках времени -
Упал на дно
И метроном
Считает в тишине...

Стас налил себе ещё. Стопка, другая, третья. Мир сузился до одной точки. До оптического прицела. Прицел качался при ходьбе и становился ярче, когда кто-то попадал прямо в его поле идентификации объекта. Но теперь уже никого не было рядом.
Часы словно пошли назад. Стрелки хрипло тикали, словно насмехаясь над подполковником, чередуя свои языки, длинный и короткий. Карпов обхватил голову руками, пытаясь сфокусировать свой взгляд на чем-то одном. Но за окном шумел поток машин, недавно покинувших рабочие стойла. Как огненная жидкость по венам. Где-то часы пробили несколько раз.
В сжатом кулаке оборвался нервный звон ключей от машины. Бутылка водки в другой руке, а в кобуре чутким сном уснул пистолет. Попытка усмешки лишь обнажила хищный оскал, брошенный в зеркало.
Карпов не понимал. Нет, просто он не хотел понимать, отчего ему было так гадко. Почему он повернул ключ в своем кабинете и погасил свет. Для чего достал бутылку водки. Наливал себе одну за одной.
Время застыло. Нет эмоций. Нет больше боли, нет горечи. Нет, её не существует, и Глухарёв - такой дурак! - ошибался. И нет одиночества, потому что вся жизнь - одиночество, а дружба и любовь - лишь иллюзия. Жалкая попытка скрасить своё жалкое существование. Не жалким может быть лишь тот, у кого есть стержень. Кто не поддаётся влиянию обстоятельств. Кто всегда знает, чего хочет. Кто...
Одиночки, Антошин, в этом мире не выживают. Потому что весь мир насквозь пропитался этими иллюзиями.

Пока все ждут
Прихода Истины,
Святая ложь
Звучит всё искренней,
И прячет взгляд,
И травит яд
Соблазна в душу мне...

Стрелки вертелись быстрее. Подполковнику нестерпимо захотелось вырвать их из циферблата рукой, смять их в кулаке, наблюдая как густая красная жидкость будет стекать по пальцам, даже капая на пол.
Нет боли.
Стас, пошатываясь, вышел из отдела, хлопнув дверью. Под ногами насмешливо и мерзко заскрипел снег. Карпов зачем-то остановился, оборачиваясь. Хотел ли он, чтобы внутри что-то отзывалось? А вдруг что-то было? Но тишина глушила, а тусклый свет, затерявшийся ещё в паре кабинетов с силой давил на виски.
И черт бы с ним, открыл дверь своей "Инфинити". Холёный чёрный зверь с рёвом прыгнул в темноту, бесконечную темноту, освещённой чередой безумных городских огней. Как глупо.
- Дурак ты, Антошин. - беззвучно кривились в зеркале губы. - Полжизни дурак.
Садился за руль пьяный. Ехал куда-то в темноту. Полжизни так рулил. Каково теперь тебе, счастлив, Денис?
Брать надо, когда дают. Не отказываться от счастливых билетов. От шанса, который, возможно, один на всю жизнь. Серые глаза зло и пьяно сверкнули в зеркале заднего вида.
Куда ты пойдёшь? К своим дружкам, с которыми ты не уверен даже в завтрашнем дне - какая может быть речь о себе самом, о своей жизни. Будешь ли ты уверен в том, что не разлетишься как пепел, не рассеешься как дым?
А если начистоту, то...Кажется, Стас хотел быть сегодня откровенным. С этим грязным, отвратительным и грубым миром, так и норовящим топтать кирзовыми сапогами в его стерильном личном пространстве. А может быть, просто с самим собой.

Я сделал всё -
И всё оставил,
В моей игре
Почти нет правил,
И мой герой
Не держит строй
И лезет на рожон...

Спидометр беззвучно кашлянул, резко выбрасывая свой язык вправо. Огненное месиво за окном отрезало здесь и сейчас существующее пространство салона "Инфинити" от бесконечной бренности бытия. Подполковник крутанул руль и прибавил громкости. За ту песню, которая играла по радио, можно было даже убить.
Красно-синие сполохи рваным и методичным ритмом мелькали перед опущенными веками. Раздражение острой иглой электрического тока прошло сквозь виски. Стас Карпов откинул голову назад и слегка набок. Губы презрительно скривились.
- ...Подъём, просыпаемся. Выйдите из машины. - голос словно механический. Звучал будто бы издалека. Клацнула дверь и ледяной зимний воздух хлестнул по лицу. Карпова тряхнуло несколько раз и он с трудом приоткрыл глаза. Отвратительное и безвкусное пятно кислотно-желтого цвета расплылось перед глазами.
- Чего?... - собственный голос Стас не узнал. Не чувствовал языка. Не чувствовал даже двух ссадин, перекрывших пол-лица. Но омерзительное кислотное пятно приобрело конкретное очертание. Точнее, два очертания. Попали в поле идентификации. Прицел.
ДПС. Двое. Один особенно наглый, не нужно даже видеть его лица. Серость. - Ну-ка представился по форме.
- Капитан Димитренко, третий отдел ДПС. - серость приложила руку к форменной шапке.
Карпов медленно и безапелляционно вынул удостоверение из внутреннего кармана куртки, фиксируя перед глазами постового.
- Выйдите, пожалуйста, из машины, товарищ подполковник.
Стас, покачиваясь, медленно и молча вышел. Презрение. Грязный и глупый мир. Темнота, заполненная бессмысленными городскими огнями. И бесконечная дорога...
- Стой-стой-стой. - сотрудники ДПС с двух сторон удержали под руки, остановив.
- Вы пили, прежде чем сесть за руль?
Мало кто может грамотно оценить ситуацию. Единицы способны моментально её оценить и сделать правильные выводы. Никто не может оценить, сделать выводы и вовремя дёрнуть стоп-кран.
Взгляд, провалившийся в пустоту, отщелкивал кадры где-то внутри. Плёнка назад. Испорченная, старая плёнка с привкусом водки.
- Да.
- Вы проехали на красный свет и стали виновником ДТП. - уныло тарабанил голос второго постового. Серость.
- Круто.
Стас даже рад бы был вслушаться, да только тошно было. Науськанные шавки, добренькие стражи порядка. Этого ты хотел, Дэн? К черту закон, если в нём нет...
- Пройдёмте в нашу машину для составления протокола. - один из парней махнул рукой в сторону "гайки".
- Нет. - отрезал Карпов. так же безапелляционно. Нет - это значит нет. - Я сейчас сяду и уеду. А вы напишете, что нарушитель скрылся. Этим, - Стас кивнул на собравшихся в кучку людей, которые, оказывается, стали участниками этого самого ДТП. - Что-нибудь объясните.
- Нет, пройдёмте. - упёрся баран в форме. В форме серо-кислотного пятна.
Ярость может достигнуть предела. Той точки, которая так и зовётся - точка невозврата. Оттуда не возвращаются. Там нет ни боли, ни одиночества. Прицел достиг конечной цели.
- Олег, может, как-нибудь... - тихо сказал второй. В форме пятна. Кажется, у кого-то ещё остались мозги. Люди такие смешные. Они всегда перегибают палку. Никогда не могут дёрнуть стоп-кран. Там, где им дают шанс это сделать.
- Напарника послушай. У меня сегодня был очень плохой день.
Поджатые губы гайца высокомерно сжались. Черт знает, чем думают люди, когда чувствуют иллюзию, мифическую видимость своей власти.
Но кому-то всё же хватает то ли жизненного опыта. То ли страха за свою шкуру. То ли есть в жизни великое провидение.
Карпов не сразу заметил, что напарник, предложивший первую дельную вещь за сегодняшний вечер, отошёл в сторону, доставая телефон.
- Антошин? Дэн, здарова! Помнишь меня?...ага! Тут это, кажется, начальник твой. Подполковник Карпов...Да!Документы видел. ДТП! Он пьяный в ноль, нужна твоя помощь, очень срочно! Будь ты другом, а? Мне ведь проблем не надо...
Антошин. Стас Карпов криво усмехнулся, уперевшись взглядом в спину отвернувшегося ДПСника. Серая форма. Невразумительное пятно кислотно-желого цвета. Таким майор Карпов увидел Дениса в первый раз. В мире больше нет цвета. Нет эмоций. Нет боли.
- Он будет ещё хуже, если вы не сделаете, что я скажу.
- Уверен? - плохо, если ты в ярости. Хуже, когда тебе нечего терять. Но если ярость ледяная, это та самая точка. Без эмоций. Пустота.
- Товарищ подполковник, на светофоре всё равно установлена камера, которая всё зафиксировала!
- Да мне посрать! - Стас сделал резкий шаг вперёд, вновь замирая. Двое отступили. Теперь он не сводил сверлящего взгляда с патрульных. - Да я вас обоих под этой камерой могу положить, понятно?!
Под вскинутым дулом пистолета уже никто не решался что-либо сказать. Всего-лишь одно неверное движение, и...
...и если бы была на свете хоть одна вещь, которая могла бы эту ярость остановить.
- Стас!

Я сбыл мечты и откровения,
В руках судьбы
Моё спасение,
Мой главный нерв
Продет в иглу,
Предельно обнажён...

Карпов смотрел перед собой. Тупо. Взгляд загнанного, больного зверя подёрнулся туманной пеленой. Дуло было направлено прямо в середину кислотно-желтого жилета. Куда-то в живот.
- Стас...
Сзади стоял Дэн. Коричневая куртка, белый свитер с высоким горлом. Облачка пара слетают с замёрзших губ. Дурак ты, Антошин. Полжизни.
Карпов машинально перевёл ствол на Дениса. Глаза сверкнули. Словно полыхнула молния. Обида. Гнев. Ярость. Точка невозврата.
И нет ненависти.
И не было никогда. Но даже металл раскалился под пальцами, обжигая. Сжигая дотла свинцовой тяжестью. Ни одной пули. Пока.
- Стас, я... - шершавый язык коснулся пересохшего нёба, пытаясь прогнать несуществующую слюну по горлу. - Я хочу с тобой поговорить. Я приехал поговорить.
Ложь. Ты приехал спасать эту мразь от смерти. Этих людей от нервного тика. Этот мир от зла.
- Уходи, пока можешь ходить, Антошин. - Стас процедил сквозь зубы.
Уходи, Антошин. Пока ещё имеешь право уйти.
Уходи, пока тебя ещё кто-то ждёт.
Уходи, пока...
Карпов не сразу понял, что дуло "макарова" стало упираться в грудь Денису Антошину. А его пронзительные глаза - смотреть в мутные, обессиленные глаза начальника.
- Нет. Мне нужно многое тебе сказать, Стас. - глаза в глаза. Не бояться. Не опустить. Не отвести.
Карпов не сразу понял, что позволил себе разжать онемевшие пальцы. Облачка пара на уголках губ. Свинцовая тяжесть облачком растворилась в ледяном воздухе.
Денис подставил плечо и перекинул руку подполковника через свою шею. Всего лишь несколько метров стали бесконечностью. Дорогой, которая с каждым шагом обретала смысл.
- Я убью тебя, Антошин. - прохрипел Стас заплетающимся языком, с трудом поворачивая к оперативнику голову, откинутую на сидении. - Совсем колпак уехал?...
Денис смотрел прямо перед собой. Дорога была ровная и прямая, только пальцы крепче сжимали руль.

Вечная
Призрачная встречная
Сможет уберечь меня -
Описанный сюжет
Всех религий...
Предана
Мне -
И мною
Предана,
И сполна изведала
Рождение и Смерть
В каждом миге...

Одиночки, Антошин, в этом мире не выживают.
Потому что им слишком быстро становится нечего терять.

Эпилог

Эпилог

Два раза ключ в замке. Ещё один поворот в прихожей, направо - кухня, налево - спальня. Недопитая водка залпом обжигает горло. Антошин вытирает мягкие, обветренные губы.
Ботинок Стаса, весь в снегу, оставляет мокрый след на форменной куртке подполковника, брошенной на пол в прихожей. Грязный от стаявшего льда.
От неожиданности Денис выпускает из рук бутылку. Закрывает глаза. запрокидывает голову, так просто и так несложно теряя землю из-под ног. Точку опоры.
Дэн не успевает понять, как ещё двигается Стас. Он не успевает понять, какая сила заставляет его концентрировать чувства до такой степени, что они искрами, разрядами электричества остаются на губах. На шее. на груди.
Он не успевает цепляться за плечи Карпова, дрожа от собственных эмоций. Он не успевает кричать, захлебываясь в собственных стонах. Он не успевает просить, задыхаясь от собственного желания.
Животная страсть. Чистое влечение. Бесконечное удовольствие. Чистосердечное признание.
- Я убью тебя, Антошин. - одними губами.
- Я тоже люблю тебя, Стас.
Кривая усмешка. Ничего неожиданного. Ничего нового.
А утром просто взойдёт солнце.

Вечная
Призрачная встречная
Сможет уберечь меня -
Описанный сюжет
Всех религий...
Предана
Мне -
И мною
Предана,
И сполна изведала
Рождение и Смерть
В каждом миге...

@темы: Видео, Музыка, Мысли вслух, Песни, Фанфики, Впечатления, Эмоции, Клипы, Любимое, Глухарь, Гамло вещает

---

Внезапно: фик по Глухарю.

Да-да, я сам охуел.
Вчера внезапно в 5 утра открыл блокнот и честным абсолютным экспромтом, по ходу дела придумывая каждое следующее предложение, выродил такой вот пиздец.))
Вообще, это первый опыт написания фика, если не считать альтернативный финал к Красавице и Чудовищу. И сразу замахнулся на нечто странное.
Поэтому краснею и жду комментов.


Название: Он похоронил друга
Фандом: Глухарь
Персонажи: Глухарёв, Антошин, немного Карпова
Жанр: Полная импровизация / Скорее ангст, чем не ангст
Размер: Драббл
Предупреждение: Читать до конца

Он молча ушёл с работы.
Он не попрощался с Зиминой.
Он забыл выключить свет в кабинете.
Он дошёл до дома "на автопилоте" и не запомнил, как и где шёл.
Он достал из пакета бутылку водки и поставил на стол. Потом достал вторую.
Он вчера похоронил друга.
Бывают такие ситуации, когда пара слов объясняет всё. Причины и следствие, действия и бездействие, мотивы и поступки. Сейчас была именно такая ситуация.
Он похоронил друга. Самого верного, самого надёжного, самого дорогого, самого... дурного и безмозглого раздолбая. Ну как можно было с ним не дружить? Ведь загнулся бы давно в какой-нибудь подворотне с пулей в брюхе или ножом между рёбер. Впрочем, Дэн никогда не принимал помощь безвозмездно, никогда не оставался в долгу. Всегда платил услугой за услугу, помогал всем, чем мог, старался всегда и во всём тянуться за другом, быть равным ему, быть достойным его. Никто, кроме самого Дэна, не знал, как это тяжело. Но никто, кроме Серёги не мог оценить этого выше.
Он разлил водку по стаканам и на один из них положил ломоть чёрного хлеба. Второй осушил.
Он уже не очень чётко видел предметы и не очень твёрдо стоял на ногах, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Карпов.
Он не стал спрашивать, какого лешего Стас забыл в его доме, просто молча впустил полуночного гостя и достал третий стакан. В кумаре сигаретного дыма и перегарной духоте два мента, два врага, два коллеги молча напивались, не глядя друг другу в глаза.
Он подумал, что это странно, но мысль заблудилась среди сотен других обрывочных мыслей и потерялась, оставив после себя лишь туманный призрак.
Он надеялся, что получится нарезаться до пьяных соплей. Но забыться и потерять контроль над собой не получалось. Возможно, тому виной был сидящий напротив Карпов, а может и нет.
Он вдруг вспомнил о Карпове.
- Слышь.. А ты чё припёрся-то?
Стас угрюмо глянул на него мутными, остекленевшими глазами. И не ответил.
Он решил не думать сейчас о возможных причинах. Хотя, причины определённо были. Иначе Карпов бы напивался сейчас либо дома, либо в своём кабинете, один, как всегда.
Время продолжало медленно ползти по циферблату дешёвых китайских часов. Ночь, казалось, длится вечно, а они с Карповым всё пьют, и всё не пьянеют.
Интересно, время всегда ползёт так медленно для тех, кто вчера похоронил друга?
Шёл уже шестой час безмолвного купания в алкогольных парах и осознании случившегося. Вдруг Карпов поднялся со своего места, подошёл к нему и резко тряхнул за плечо.
- Ты что, уснул что ли?
Он тряхнул головой и огляделся. Первое, что предстало перед взором Глухарёва, была нагло ухмыляющаяся рожа Дэна.
- Ай-яй-яй, товарищ следователь! Спать на рабочем месте... - Антошин укоризненно поцокал языком, - Нехорошо.
Ещё не понимая, что случилось, Серёга растерянно огляделся. Его кабинет, за окном день деньской, солнце светит, лето, воробьи чирикают.
Он потёр лоб и обритую под "ёжик" макушку. Всё ещё мерещились запах перегара, ночной полумрак, едва разгоняемый светом тусклой лампочки, и тень какого-то важного осознания.
Он снова взглянул на Антошина, будто первый раз в жизни его увидел. При чём увидел с косой и в чёрном балахоне.
Впервые ему захотелось подскочить к другу, крепко обнять его, и не отпускать, пока ни убедится, что сном была та мрачная кухня и водка с Карповым, а не этот кабинет. Глухарёв даже поймал себя на мысли, что наверно расцеловал бы в обе щеки эту наглую морду.
- Серёг, ты чего?
Глухарёв зажмурился и медленно потёр пальцами глаза и переносицу.
- Да так... Приснится ж такое...
Он достал из ящика стола пачку сигарет и закурил. Руки мелко дрожали.

@темы: Бред, Фанфики, Впечатления, Мрачное, Глухарь