Таймлайн - взгляд в недалекое будущее. Примерно на пару недель вперед.
Упомянаются: Зигзаг, Дали, Апостол, Венди и др. (включая даже Гретту)
***
Ненавижу Могильник. Все такое белое, унылое, однотонное. Ни единого яркого пятнышка. И пижаму свою не разрешают надевать. Приходится ходить в Могильной. А это – мерзко. читать дальшеНенавижу могильный холод. В Доме тепло, особенно в Кофейнике. А в этом оплоте уныния даже батареи убраны в решетчатые короба. Не погреться. Ненавижу могильную тишину. Дом всегда полон звуков. Даже ночью, когда, кажется, все спят. Если прислушаться, то тут, то там можно услышать голоса, смех, шаги, тихую музыку. В Могильнике после отбоя – непривычная, давящая тишина. От нее даже уши закладывает.
Ненавижу Могильник. Но только не в этот раз. После всего этого безумия с поисками Хозяина Дома и разделением на стаи в Доме почти не найти места, где можно остаться наедине с собой. Раньше мне это казалось совсем не нужным. Теперь – необходимым почти, как воздух.
В первый день тут еще был Апостол. К вечеру мы даже попытались поговорить о том, каковы дела наши бренные и как дальше жить. Но получилось довольно натянуто и скомкано. Напряжение последних дней схлынуло и мы снова начали друг друга раздражать. Или просто еще не решили, как друг к другу теперь относиться. Одно я точно понял: он – настоящий вожак. Кто-кто, а Апостол будет в этой роли действительно хорош. На зависть мне. Это осознание далось не без труда, но, наверно, принимать положительные качества тех, кто тебя бесит, - это правильно. А еще, это то, что мне теперь очень понадобится. Ведь в моей стае Гробовщик с Греттой.
Последние, кстати, тоже неоднократно появлялись в Могильнике. А еще Винни и, кажется, даже Медведица. Это потому, что в соседней палате оказалась Венди. Я узнавал о визитах моих состайников в Могильник по голосам из-за стены. А от паучих случайно услышал, что «глупая девчонка хотела умереть». Не знаю, насколько это правда, но если да, то Вэнди и правда круглая идиотка. Как можно даже думать о смерти, имея такую группу поддержки? У нее же есть абсолютно все. Есть друзья, которые всегда рядом и готовы любого порвать за нее на части. Есть Винни, с которым все правильно и понятно, который ради нее готов горы свернуть. Что, что ей еще нужно? И как после этого не называть ее унылой?
Единственной, кто регулярно приходил ко мне в Могильник, была Зигзаг. Она очень осторожно заходила в палату, заставляя меня срываться с места, чтобы провести ее по незнакомому помещению, садилась на край кровати, складывала руки на коленях и начинала говорить. Точнее, она начинала, а я подхватывал инициативу, чтобы не повисало неловких пауз. Она больше ни полсловом не возвращалась к тому разговору на Перекрестке. А я боялся спросить сам. Почему-то мне казалось что я услышу лишь «Что? А, нет-нет, забудь все, что я тебе тогда говорила! Глупость какая!». А мне уже не хотелось забывать. Мог бы еще забыть после ее предложения встречаться, сказанного под действием Пандоры. Мог даже после чердака, ведь это только я там не верил своему счастью, послав все на фиг. Мог после ее освобождения от Лесных чар, ведь это умничку-Наполеона она обнимала в Кофейнике, благодаря за спасение. А я слишком гордый, чтобы намекнуть, что пока Наполеон с Апостолом толкали жаркие «предвыборные речи», я передавал Чертогам рецепт зелья, снимающего чары. Но после разговора на Перекрестке... Как уж тут забыть? Если оставить царапину заживать, та быстр затянется. А если расчесать ее грязными руками, - станет болеть еще сильнее. Теперь я уже просто не смогу сделать вид, что ничего не было и вернуть все на круги своя. А если и придется, то я решил, что пусть это случится не в Могильнике.
Еще мне очень не хватало Дали. Больше всего – разговоров с ней. Но и услышать привычный детский лепет тоже очень хотелось. И хоть я до сих пор так и не решил, как теперь к ней относиться, все же скучать это не мешало. Впрочем, я скучал по многим. Ну, разве что кроме Гробовщика с Апостолом. Хотя, черт с ними. Они – тоже Дом.
А еще я один раз прыгнул во сне. А вернувшись, пришел в ужас. Все мои самые страшные опасения по поводу рассыпавшегося амулета от Обмана, оправдались. Я больше не помнил себя Там. Да и в Доме все воспоминания путались, будто это был лишь странный и страшный сон. Но ничего, я найду способ его починить. Или сделать еще что-нибудь… Обязательно! Я не могу просто так сдаться!
Когда вышел из Могильника, я вдруг понял, что уже через несколько дней – Рождество. И с неожиданным облегчением подумал, что нехорошо нарушать традиции. Надо лететь за подарками. Дальше дело было за малым. Звонок отцу, стандартная ложь Мегере, папашин бессвязный лепет в телефонной трубке, вечер приема заказов, поспешные утренние сборы… И вот, за моей спиной закрываются ворота Дома. В груди привычно начинает ныть. Холодно и падает снег. Люблю летать в снежную погоду. Снег помогает.
Вообще, летать – это очень тяжело и больно. Не представляю, как Керосин с Котом это делают постоянно. Да еще и в любое время года. Я летаю только под Рождетво. Не для того, чтобы оправдать свою кличку, хотя многие в Доме так считают. Все намного проще и немного сложнее. Я летаю под Рождесво потому, что когда-то, много лет назад, какой-то очень умный и волшебный человек придумал, что украшать город к празднику – это отличная идея. Пробуждает в людях дух Рождества и праздника. У меня этого духа круглый год хоть отбавляй. Но в Наружности ему все же нужна дополнительная поддержка.
Общественный транспорт я гордо игнорирую. В нем просто слишком много наружних людей. Страшных, серых, унылых. Таких прокисших в своей «нормальности», что между ними пропадает всякая разница. Они, бедолаги, даже не подозревают о том, что кроме их скучной слякотной жизни есть еще другая жизнь, другой мир, другая сторона. Они давно отвыкли верить в сказки и магию. И не знают, что такое Дом. Не понимают его законов. От их взглядом мурашки по коже бегают табунами, а разговоры пугают до ужаса. Но самое страшное, это когда какой-нибудь наружний человек хочет заговорить со мной. Как будто я такой же, как они. Так и хочется повесить на себя табличку «Меня здесь нет! Пожалуйста, не замечайте меня!». Но так я привлек бы к себе еще больше внимания.
Я передвигаюсь по Наружности короткими перебежками. Как альпинист цепляюсь взглядом то за попавшуюся по пути наряженную елку в витрине магазина, то за венок из лапника на окне или двери, то за гирлянды, перекинутые через дорогу между фонарных столбов. Цепляюсь и подтягиваю себя все дальше и дальше от Дома. А если по пути не попадается ничего рождественского, всегда можно смотреть на снег, падающий с неба или лежащий под ногами. Вот почему снежная погода – лучшее время для полета.
Все эти яркие пятна на сером фоне, как «маячки», ведут прямиком до отцовского дома. Через несколько улиц и два переулка. Перебежка, передышка, и так – всю дорогу. А уж там можно совсем расслабиться. Отец с его семейством начинают наряжать магазин на первом этаже дома задолго до Рождества. Да так, что глаз радуется. На узком газончике перед магазином – проволочные олени с лампочками на рогах, возле входа – небольшие мигающие разными огоньками, елочки в горшках, все здание очерчено полосками гирлянд, на двери и окнах – венки и мишура, внутри всюду развешены шарики и снежинки.
Это они так меня встречают. Особенно активное участие в украшении принимает, конечно, Анки. Однажды я ей объяснил, почему в Доме меня все зовут Сантой и рассказал, как я люблю все рождественское. И теперь она каждый год старается меня порадовать. Я вообще многое ей рассказываю. Наверно, даже больше, чем стоило бы. Про Дом и домовцев. Про Ночи сказок и песен, про Кофейник и даже про Могильник. А еще я приношу ей множество сказок каждый год. Анки говорит, что такого моря впечатлений не получить из телевизора или книг.
В этот раз мне будет, что ей рассказать новенького. Про Обмана, про Серого, про поиски Хозяина Дома, про Как повезет и про стаи. Про Апостола и Наполеона. Про то, что я теперь дурацкий вожак. Про разговор с Винни. И про то, что в моей стае теперь Гробовщик. Я только про Ту Сторону не смогу ей рассказать. Но для этого есть сказки.
Я стучу ботинками о невысокий порожек, стряхивая с них снег. И открываю дверь. Звенит колокольчик и из-за прилавка выглядывает мама Анки.
- Добрый день! – По привычке вежливо говорит она и только теперь начинает меня узнавать. - Тэйн! Свен сказал, что ты сегодня приедешь. Вот я продавщицу домой и отправила. Сама, видишь, сегодня работаю.
- Здравствуйте, тетя Тэльза, - Я снимаю шапку и лучезарно улыбаюсь. Со всеми, кроме отца, я подчеркнуто вежлив.
- Анки еще в школе. Вернется к двум часам. Ты пока поднимайся наверх, раздевайся. Мансарду мы тебе уже приготовили. – Тэльза забирает у меня шапку, немного неловко обнимает и начинает стандартный цикл причитаний о том, как быстро я повзрослел, как срочно меня нужно подстричь, и как сильно я похож на отца. Тэльза – добрая женщина. Только очень замкнутая и совсем не умеет быть ласковой. Даже со своими детьми. А уж меня, кажется, и вовсе боится.
- Я бы лучше по магазину пробежался, пока Анки нет. Если вы не против, - Не переставая улыбаться, отвечаю я.
- Конечно-конечно. Снова друзья подарков назаказывали? Понимаю-понимаю. Ты выбирай, а я пока пойду за прилавок.
Сняв куртку, я скрываюсь в лабиринте стеллажей со всякой сувенирной утварью, посудой и незамысловатой едой. Алкоголь и сигареты, я всегда покупаю на обратном пути, подальше отсюда. А вот всякую мелочь можно набрать и здесь.
Скоро придет Анки и тогда уже будет не до подарков. Как только Вернется отец, начнется официальная часть вечера. Он осведомится о моем здоровье, я расскажу во всех красках, как часто бываю в Могильнике. Он выпьет по этому поводу стаканчик джина и сделает очень обеспокоенное лицо. Потом будет ужин за общим столом, как будто мы все - настоящая семья. А после сестра утащит меня на мансарду. Мы заберем с собой пару одеял, чашки с чаем, и всю ночь я буду рассказывать ей о Доме. А утром я отправлюсь в обратный путь. Чтобы вернуться в Дом…